Всех с наступающими Праздниками, Рождеством и Новым Годом и хотелось бы это событие отметить конкурсом «Нумизматико-Рождественских рассказов». И так как форум наш нумизматический, решено было не придерживаться строгих канонов Рождественских рассказов, а переплести их с нашим общим увлечением – нумизматикой.
был дан достаточно спонтанно всего несколько дней назад. Начать было решено с завсегдатаев Античного раздела. Почему с них, так и коллекционирование монет идёт оттуда, с самой Античности. Все рассказы представленные здесь пока без имён авторов, по окончанию конкурса и по желанию авторов их рассекретим.
Конкурс стартует сегодня и заканчивается в последнюю минуту этого года в 23.59 31-го декабря 2017 года. Голосовать можно сразу за несколько понравившихся Вам рассказов. И конечно комментируем написанное.
1) "Рожденственская история про мальчика Рому, двуликого Януса и нумизмата Кондрата"
Ситуация знакома: Жил на свете мальчик Рома И в кануне Рождества Он забыл все-все слова… Было это год назад. А в народе говорят – Там была колдунья злая Что, сама того желая, Повстречалась на пути: Чтоб с ума его свести - Глядя Роме прямо в очи (Типа просто, между прочим) Показала вдруг монету И давай шептать про это: - Видишь, имя здесь твоё?! ROMA! А перевернём – Голова на два лица! (Рома тут струхнул мальца) - Видишь – это знаки свыше, Это про тебя, ты слышишь? Где-то через сутки-двое Лицо вылезет второе! Мальчик быстро погрустнел, Сел на снег и онемел - Он привык с одним лицом! (Как у матери с отцом) И вот так Роман со страху Позабыл слова все махом! Ни бэ, ни мэ и ни агу - Не пожелаешь и врагу! Год прошёл, и хэппи-энд Сам пришёл в один момент: И зовут его Кондрат, Он - бывалый нумизмат. Услыхал про ту монету – Враз решил проблему эту! И без лишних слов и розг Роме быстро вправил мозг, Говорит: - Таких монет - Онемеет целый свет! Никакого колдовства – ROMA=РИМ! Просто слова Как и чудо-голова - Не твоя, а божества! В Риме, Янус величали.. Рома! Хватит быть в печали!!! Мальчик суть подвоха понял, Подошел к Кондрату, обнял И, прикрыв глаза слезой, Молвил: - Дядя, мой герой! -- Я скажу вам по секрету – Дядя дал ещё монету.. И рассказами снабдил, И планшетик подарил. Я за Рому очень рад. Ведь теперь он – нумизмат!
Историйка, которой я хочу поделиться, случилась в годы, когда я лишь малой частью был нумизматом, а большей – студентом. На зимних каникулах (Рождество тогда, увы, не праздновали) учительница истории небольшой сельской школы, проведав где-то, что я-де знаток монет, невиданный в обозримой округе (нумизматы, действительно, там были наперечет), пригласила меня в кабинет истории. Задача была озвучена по-солдатски просто – определить монеты школьной коллекции. Школа была в небольшом поселке неподалеку. Времени, энергии и неоправданного оптимизма было на тот момент достаточно, чтобы согласиться, да и любопытство коллекционера нейтрализовало лень и молодежные соблазны. Неказистое здание школы, маленький кабинетик, с развешенными на стенах полувыцветшими плакатами и схемами сражений (которые всем положено помнить) на деревянных планках и с рваными местами краями – всё это грозило унылой тратой времени. Благо, учительница оказалась умной и благожелательной и не дала пропитаться пессимизмом, отвлекая экскурсами в историю школы и школьного музея. Нумизматическая подборка смахнула с меня скептицизм, как сдернутая скатерть сносит всё, что на неё долго расставляли. Были предъявлены взору три большущих планшета, где-то два на полтора метра, заполненных разнокалиберными и разноцветными монетами на зеленом и красном сукне. Мало того, хозяйка, как пироги из печи, с трудом достала из тумбочки две круглые пластмассовые коробки с какими-то пестренькими цветочками на крышках и водрузила их на стол. Заметив мои глаза, ставшие подобными по форме монетам, она успокоительно проворковала – «Конечно, мы не думаем, что Вы сразу сделаете всю работу. Я дам Вам ключ от кабинета». У меня в голове началась толкотня вопросов. Первое, что выдавил из изумленной головы – «Откуда столько всего?» Даже мельком было видно, что на стендах представлены все периоды – от античности до Советов (из советских монет были только выпуски до 1930 года) плюс что-то «забугорное». Как оказалось, поселок, хотя и был невелик на первый взгляд, но имел обширные сельхозугодия. Главное же, он располагался в очень удобном месте – неподалеку плескалось море, а рядом несла свежую воду, нашпигованную рыбой, речка. Так что жизнь на этих землях, подобно студню для холодца, кипела долго и без перерывов. Школьная коллекция сложилась большей частью в 50-е и 60-е годы 20 века, когда монеты на селе никто не коллекционировал, а школьники, внимая призывам учителя истории охотно несли в школу всё, что находили не только сами, но и их родители – на огородах, на пахоте, на берегу. Это считалось благим делом, наравне со сбором металлолома. Потом на занятиях исторического кружка вместе с учителем как умели (боюсь это представлять!) чистили монеты, изучали изображения на них, размещали на планшетах и даже делали небольшие доклады. Энтузиазма было – хоть отбавляй! Представляю себе чумазого деревенского шкета с монеткой в пальчиках, рассуждающего о тонкостях взаимоотношений Римской империи и Боспорского царства! С улыбкой поведала учительница случай, когда пацаненок притащил в школу пару николаевских золотых десяток. Вечером, видно похвастался родителям своим благородным поступком, а те, промаявшись ночь без сна, примчались ни свет ни заря в школу и стали умолять отдать «бабушкино наследство». Когда же получили заветное, отец семейства смотался куда-то на видавшем виды велосипеде и привёз взамен два ведра свежей рыбы! В школу! Учителя, говорит, до сих пор смеются, вспоминая этот случай. Поскольку дело было в Краснодарском крае, то попадались монеты, в основном, античные, турецкие, крымские и русские (с 18-го века). Причем, преобладали античные – пантикапейские, фанагорийские и боспорские. Пара боспорских статеров была из бледного электра (очевидно, никто из местных не знал, что этот сплав содержит золото). Запомнились крупные османские медные и биллоновые «куруши» первой половины 19 века. Вообще преобладали крупные монеты, что не удивительно, ибо, как сейчас пишут, все монеты «найдены глазами». Из российских монет запланшетились в память пара рублей первой половины 19 века (один «масонский») и два полуполтинника Екатерины II - все с четким рельефом. Выглядело странным, что некоторые крупные монеты существенно меньше по размеру, чем должны быть, а многие в мелких частых забоинках. Учительница пояснила – «Этими монетами играли в «расшибалочку». Края монет стали неровными, загнутыми или расклепанными. Чтобы сделать монеты покрасивее, учитель труда обточил монеты на станке». Это было сказано так буднично и как само собой разумеещееся, что я спокойно всё выслушал и только потом надолго и незабываемо ошалел. Помню, как держал в руках российский серебрянный рубль Александра Третьего со сточенным гуртом, а учительница мне терпеливо втолковывала, что это ничего ..., там уже всё равно ничего нельзя было прочесть …, опять же, ученики старательно прошлись по гурту наждачкой, и он теперь гладкий и приятный на ощупь. Нумизматы, а особенно, поисковики, часто гадают – отчего на монете то чего-то нет, то наоборот, прибавилось. А объяснения бывают вот такими - простыми и неожиданными. Встречались античные монеты с явным пропилом. Объяснение тоже банальное. Рабочие, нашедшие монету, из-за толстой античной патины не могли «заглянуть под корку» и понять – из какого металла кружок. Посему, опасаясь прозевать золото, делали «рабоче-крестьянский тест-кат» напильником. И тем не менее, среди безвозвратно загубленных, хватало и прекрасных монет, которые украсили бы любую коллекцию. Конечно, юношеского задора оказалось недостаточно, чтобы за пару-тройку приездов определить все монеты коллекции. Не хватало опыта и литературы (диапазон оказался широк, как кубанские просторы), да и не все монеты были толком расчищены ... В конечном итоге это оказалось не так уж и важно, поскольку этот школьный музей, как и всё государственное и общественное, был растащен в пресловутые 90-е. Конечно, с одной стороны, монетам привычно менять хозяев по определению. С другой, надеюсь, основная часть монет осела в достойных коллекциях, радуя глаз и грея душу. Всё же, чтобы не было грустно вспоминать об этом незаурядном школьном музее, в котором на монетки смотрели сотни любопытных глазенок, есть одно пожелание. Чудесно будет, если новые хозяева монет будут показывать нам (тоже с любопытными глазами) свои сокровища хотя бы виртуально! Например, как рождественский подарок!
Марк Ципий с детства мечтал разбогатеть. Он грезил о палатинском доме и вилле в Анции, о виноградниках в Этрурии и фессалийских пастбищах, о кораблях, везущих зерно из Александрии и караванах с пряностями, неторопливо бредущих по пустыням Востока. Он представлял себя владельцем бесчисленных мешков серебра и золотых слитков, коринфской меди и шелков из далекой страны серов… Однако к тридцати годам до исполнения мечтаний было очень далеко. Причина была в том, что Марку Ципию ужасно не везло. Он женился на богатой наследнице, но очередное ужесточение законодательства помешало жене получить деньги, и те уплыли к дальним родичам из сельской глубинки. Рано умерший отец оставил ему увесистый мешок денариев, небольшой домик у подножья Целия и - самое главное – великолепный доходный дом, удачно расположившийся на склоне Квиринала с видом на Форум. К несчастью, поминки по отцу, которые рачительный наследник решил совместить с празднованием внезапного богатства, вылились в грандиозную попойку. Перепившиеся гости погуляли на славу – в результате гулянки дом сгорел дотла, пожар перекинулся на соседнюю инсулу, и большую часть звонкой монеты пришлось отдать соседям во избежание исков о возмещении ущерба и ночным стражам, взявшим на себя обязанность разбора завалов. Остатки наследства Ципий удачно вложил в недвижимость, купив оливковую рощу в южной Этрурии, но, не успел он собрать хотя бы один урожай, как гракханская комиссия признала принадлежавшие ему земли частью Общественного поля и разделила их между какими-то голодранцами из трущоб Эсквилина. Через пару месяцев Гай Гракх был убит, но вернуть землю это не помогло, хотя Ципий и раздал немало звонких денариев нужным людям в сенате. Он решил поправить свое состояние на государственной службе и записался кандидатом в коллегию смотрителей дорог, благо дело, на распределении подрядов и проверках подрядчиков можно было неплохо нагреть руки. Однако претор, регистрировавший претендентов, был еще с вечера навеселе по случаю свадьбы старшего сына и перепутал списки, записав Ципия кандидатом в коллегию монетариев. Эта магистратура, конечно, была ближе к звонкому серебру, но и контроль над ней был гораздо сильнее. А смотритель дорог… что он мог украсть, по мнению как будто застывших в эпохе Фабриция и Цинцинната цензоров, - камни, что ли? Глупцы!.. В общем, с дорожной магистратурой не свезло, коллегия же монетариев давала много денариев эрарию, но очень мало собственной кубышке… Последняя надежда была на сегодняшний обед. Несколько дней назад его скромный домик у подножья Целийского холма навестил управляющий дома одной известной фамилии и известил, что Очень Важная Персона, проживающая выше по склону, нуждается в его услуге… ммм… деликатного свойства и готов за эту услугу хорошо отблагодарить. А чтобы у Ципия не оставалось сомнений о том, какая именно услуга требуется, управляющий объяснил, что Очень Важная Персона настаивает на присутствии за столом жены Ципия, посоветовал во время обеда побольше пить и поменьше смотреть по сторонам, а также озвучил сумму благодарности. Услышав цифры, Ципий поперхнулся и мысленно порадовался, что не успел высказать управляющему все свое справедливое негодование по поводу наглых домогательств Очень Важной Персоны к его жене. Палатинский домик и фессалийские пастбища замаячили перед его глазами, корабли закачались на волнах, а виноградные лозы призывно покачали кистями… Ципий попросил раба передать Очень Важной Персоне его благодарность за оказанную честь и побежал инструктировать жену... И вот судьбоносный день настал. Еще затемно к домику Ципия подкатили повозки, и вышколенные рабы начали заносить в дом мраморные ложа, инкрустированные слоновой костью, меха галльских лесов, тонкие ткани аристократических расцветок, золотую и серебряную посуду, амфоры с вином и блюда с яствами. Все тот же управляющий объяснил, что вся эта утварь является подарком Очень Важной Персоны и по окончании обеда хозяин может оставить все себе. Ципий пересчитал стоимость привезенного в звонкую монету и мысленно задумался о покупке небольшого городка металлургов в Цисальпинской Галлии. Обед был накрыт на троих, благо дело, Очень Важная Персона явился по-простому, оставив свиту в трактире неподалеку. Кроме четы хозяев и почетного гостя, в маленьком триклинии присутствовал только приглашенный хозяином («целых девять сестерциев пришлось заплатить, пусть проклянет Юпитер этого вымогателя!») сирийский фокусник с обезьянкой. Впрочем, успехом его выступление пользовалось только у Марка Ципия. Устроитель обеда наблюдал за фокусами и пил, стараясь не обращать внимания на соседнее ложе, где Очень Важная Персона активно нарушал правила приличия по отношению к его жене. Впрочем, не обращать внимания получалось все хуже и хуже. Очень Важная Персона затащил его жену на свое ложе, стянул с нее столу и сам, освободившись от тоги, начал настолько откровенно пренебрегать моральным обликом патриция и сенатора, что Ципию пришлось отвлечься от фокусов и обезьянки и, закрыв глаза, притвориться спящим. Возня на соседней ложе вскоре усилилась стонами и сопением, настолько явно намекавшими на нарушение приличий, что бедный хозяин был вынужден захрапеть, чтобы хоть как-то заглушить происходящее рядом. На сирийского фокусника уже никто не обращал внимания, так как две трети присутствующих были сильно увлечены друг другом, а оставшаяся треть громко храпела, старательно прикрыв глаза. Поэтому он быстро собрал свой нехитрый скарб и, стараясь не создавать много шума, направился к выходу. Путь проходил мимо трапезы. Фокусник решил увеличить свой гонорар («хозяин, пусть Ваал проклянет этого скрягу, всего девять сестерциев заплатил!») и прихватил со стола серебряное блюдо, аккуратно смахнув с него нетронутую горную форель. Ципия раздирали на части противоречивые чувства. С одной стороны, «проснуться» он не мог из опасения поставить в неловкое положение щедрого гостя. С другой – продолжая «спать», он рисковал лишиться столового серебра на сумму с тремя нулями – управившись с блюдом, фокусник неспешно засовывал в свой дорожный мешок салатницу тонкой аттической чеканки. В конце концов, Ципий решился, найдя, как ему показалось, очень тонкое дипломатическое решение. Приоткрыв один глаз (дальний от соседнего ложа, на котором возился с его женой Очень Важная Персона), он вперил его в фокусника и громко и четко прошипел: - Не для всех я сплю! Внезапное «пробуждение» хозяина вызвало переполох. Фокусник заорал и бросился к выходу на улицу, забыв у стола полузавязанный мешок и волоча за собой на веревке мотающуюся и не могущую подняться на лапы обезьянку. В другую дверь, ведущую во внутренние покои, завизжав, метнулась жена, на ходу пытавшаяся набросить на себя запутавшуюся столу. Очень Важная Персона, не глядя на хозяина и бордово краснея, молча нащупал возле ложа свою тогу и кое-как натянув ее на себя, проследовал вслед за сирийцем, пытаясь придать лицу возвышенно-аристократическое выражение. Сам Ципий, ошеломленный смятением, созданным его словами, так и застыл на ложе с полуоткрытым глазом… Утром об обеде в доме Ципия говорил весь Город. Завсегдатаи форума потешались над Очень Важной Персоной, ревнителем благочестия и хранителем нравов предков, как он любил говорить о себе на сходках. Враждебная фракция в сенате потребовала создать парламентскую комиссию по расследованию произошедшего в доме Ципия, и лишь прикормленный народный трибун своим вето спас Очень Важную Персону от позора. Языкастый Гай Луциллий разродился сатирой, чтение которой на свадьбе его племянницы с молодым и перспективным политиком Гнеем Страбоном (оба, разумеется, принадлежали к враждебной фракции) стало хитом, о котором говорили еще много месяцев. Тот же Луциллий придумал Ципию прозвище, ставшее настолько популярным, что даже цензоры внесли его в списки всадников под именем Марка Ципия Храпуна из Субуранской трибы. По требованию Очень Важной Персоны, подкрепленному, разумеется, очередной порцией подарков, Марк Ципий пытался объяснить всем и каждому, что их встреча носила исключительно деловой характер, а его жена вообще находилась в тот день за городом – в Интерамне. Ципий доказывал, что они с Очень Важной Персоной обсуждали способы увековечения подвигов последнего в недавней войне на Севере, и даже приказал ради убедительности изменить готовые штемпели для чеканки денариев. Отныне на монетах Марка Ципия бигой должен был управлять не Нептун, как на ранее утвержденных эскизах, а Виктория – символ доблести и подвигов Очень Важной Персоны. Впрочем, разговоры и сплетни от этого только усилились. Нептуна на штемпелях еще как-то удалось превратить в Викторию, но рулевое весло, изображенное на первом варианте как символ морского бога, никуда не делось. Поэтому у Очень Важной Персоны еще долго интересовались, где ему удалось найти море среди альпийских снегов и в скольких навмахиях он одолел горцев. Марк же Ципий, получив причитающееся ему вознаграждение, дождался конца магистратуры и тихо исчез из Города вместе с женой и домочадцами. Говорили, что на заработанные храпом деньги он купил серебряные рудники в Карнийских Альпах (там, где Очень Важная Персона одержал свои победы). Если дело действительно обстояло так, то ему снова сильно не повезло. Не прошло и двух лет, как с перевала Бреннер спустились дикие полчища германцев и уничтожили сначала все живое в округе, а затем и армию шедшего на помощь поселенцам консула Карбона. Погиб ли Ципий в этом нашествии или окончил свои дни каким-то иным образом - неизвестно. Известно лишь, что с тех пор о нем никто нигде не слышал. Так бы и канул в лету злосчастный и невезучий Марк Ципий, если бы не его слова, ставшие крылатым выражением римских остряков – NON OMNIBUS DORMIO!
Среди невообразимого количества окон, Читатель, несомненно, нашел бы интересное для себя и возможно даже не одно. В некоторых из них мелькали знакомые лица политиков с экранов телевизоров, в некоторых можно было увидеть соседа, да и самого себя. Возле каждого из окон было достаточно зрителей, но, если происходящее в окне вполне помещалось в рамки обыденных понятий, то описать зрителей было достаточно трудно. Но, пожалуй, и не нужно – это были Души и их вид достаточно точно описал Платон. Каждая из них с удовольствием рассматривала собственное воплощение в каком-либо из миров и особенно «гордилась» (если можно так сказать…) удивительным узором, в котором было записано влияние совершенных ей мирских дел. В этом смысле воплощение Платона было исключительно «уважаемым» событием. Вокруг него уже было открыто и постоянно открывалось невероятное множество окон. Вот одно, в котором еще юный Александр, сын Филиппа слушает из уст своего учителя идеи Платона об идеальном государстве. А рядом с ним только что открылось другое окно, в котором студент Московского университета с тем же именем читает диалог «Тимей». Совершенно не важно, что между открытием этих окон на Земле прошло более 2000 лет, важно то, что оба окна светились одним и тем же светом Идеи Блага, а потому открылись рядом, словно две бусины ожерелья, одетые на одну нить. Множество светящихся окон, словно одеждой, окутывали Душу Платона, и если бы Читатель мог заглянуть в запредельное бытие Идеи Блага, то он бы не отличил их, так Душа стала тождественна Вечному Началу. Далеко не каждая Душа могла показать открытые ею светящиеся окна. Большинство могли показать лишь мутно серые просветы, носители идей Насилия и Денег. На Земле Власть и Богатство казались им абсолютными ценностями, но обман стал понятен лишь когда они вернулись Домой в измазанных грязью ничтожных идей одеждах. Здесь становилось совершенно ясно, что у власти и богатства на Земле есть начало, а значит и конец. Дома становилось понятно, что эти идеи не причастны вечному Благу, а значит ничтожны. Души хотели «отмыть» свои одежды и вновь уходили из вечного Дома на Землю, но влияние грубых идей там было таким сильным, что часто они возвращались Домой в еще более грязных одеждах, ставая всё более и более чёрными и не отличимыми от того, чему должно погибнуть… … Он решил стать нумизматом. Чтобы отмыть свои одежды, Он решил войти в самую сущность земной идеи Денег и преодолеть её за одно воплощение. Это был очень дерзкий план и как-только открылось окно возможности родиться на Земле Он без колебаний вошёл в него… … Джону было 58 лет из которых 50 он менял, покупал, продавал и что только не делал с ними,… с монетами… Почему именно с монетами? Он не знал... Наверное, только потому, что на монетах у него всегда получалось сделать «навар»... Хотя нет, наверное, было что-то еще, гораздо большее, но он никак не мог понять что именно, а времени на разборки с самим собой у него тоже не было – постоянный мониторинг аукционов монет по всему миру занимал всё его время. В определённых кругах он пользовался репутацией исключительно опытного и авторитетного нумизмата. Для этого были причины – за многие годы через его руки прошло неисчислимое множество самых разнообразных монет: золотых, серебряных и медных, с востока и запада, севера и юга, современных и старинных… Да, старинных – это его любимая область – старинные золотые монеты. Старинные, но не античные. Античные монеты Джон предпочитал обходить стороной – они требовали слишком много времени на их изучение, а времени у него не было. Поверхностный подход определения по каталогу, такой привычный для него, здесь часто не работал и каждая монета, словно вышедшая из бездны времени, требовала такую же бездну знаний для обращения с ней. Нет, эта область точно не для него! Но в одном крупном и очевидно выгодном для Джона размене в его руки попала античная монета с изображением грифона. Джон знал, что это кизикин и монета, безусловно, стоящая. Но в данном случае его неожиданно впечатлил образ мифического существа. Он сам сумел определить, что это – грифон, страж несметных золотых сокровищ и где-то в глубине его сущности что-то произошло. Монументальный образ зверя излучал силу и мощь, но не добрую, не несущую радость… И Джону на какое-то мгновение показалось, что таковым и есть истинное лицо Денег, в угоду которым проходит его жизнь. И ему словно захотелось «отмыться» от этого неприятного впечатления. Он начал читать. Лишь одна монета оказалась способной побудить интерес к изучению мифологии, истории, культуры и философии, заставила не просто думать, но и научила заглядывать внутрь самого себя, ибо там, внутри, происходило нечто, и Джон начал чувствовал это!... … Большинство окон Дома – это удивительной красоты витражи, в которых собрано переплетение деяний Душ… Вспышка света открыла окно на «одежде» Платона и на одной створке этого окна он увидел Джона. «Познание всегда причастно Благу»: он неспешно продумал то же, что и всегда, когда открывалось подобное окно. Но с некоторым изумлением заметил: «Почему у меня?...», ведь сквозь окно было ясно видно, что Джон Платона еще не читал… Но на другой створке окна он вспомнил себя… … «Благо подобно Солнцу… Если хочешь увидеть Его – рассей облака, природа которых изменчива… Власть Денег, словно туча, закрывает свет Блага!». С этой мыслью он сунул руку в карман и выбросил единственную бывшую при нём монету – кизикин… Платон «улыбнулся» – весьма символично, что тогда, на Земле, в его кармане оказался кизикин с грифоном…
Ухо не то, чтобы болело: оно саднило и горело точно так же, как когда Гиллеля укусила оса. Вдобавок было очень обидно, потому что отодрали его несправедливо. Хозяин - старый плешивый Зеведей наказал мальчика за разбитый кувшин с вином, а Гиллель был не виноват, что паршивая собака тяпнула его за ногу, когда он нес вино постояльцу. Это собаке на хвост наступила хозяйка, потому что толстая и неуклюжая. Вот хозяйка и виновата. Но Зеведей жены боится, поэтому, понятно, легче было накрутить уши мальчишке-рабу. Больше от осознания несправедливости, чем от проходящей уже боли мальчуган расплакался. По правде сказать, жизнь до сих пор не очень баловала его. После смерти отца впавшая в нужду мать продала Гиллеля на шесть лет в услужение хозяину самого большого в Вифлиеме постоялого двора. И вот с прошлой весны мальчик вертелся, как проклятый, услужая и хозяевам, и постояльцам. Сейчас ему десять. Так сказал Зеведей, когда на той неделе они все ходили к переписчику, которого прислал сам царь. Значит, через пять лет ему будет... Много будет. Он получит свободу и в тот же день открутит уши Зеведею и евоной жене. Хотя, о чем это он? Гиллель же только что убежал от хозяина, он уже свободен! Город давно остался позади. Ночь была ясная, Небо сияло звездами. За спиной над самым городом уже который день висела хвостатая звезда, наделавшая столько шуму. Внезапно заглядевшийся на небо Гиллель услышал близкий топот копыт и прямо перед собой увидал показавшуюся из-за холма кавалькаду: шесть или семь человек на мулах, навьюченных поклажей, ехали прямо на него. Честные люди ночью не ездят. Прятаться было поздно. Бежать - бессмысленно. А даже если это и разбойники - что они сделают нищему мальчугану - беглому рабу? Уж скорее примут Гиллеля в свою шайку! Поэтому мальчик отважно двинулся навстречу всадникам. При ближайшем рассмотрении на разбойников они оказались не похожи. Один, самый главный - это сразу стало понятно, - был разодет почище купца Иегуды - первого на весь Вифлием богача. Другие, видно, были его телохранителями. Подъехав к Гиллелю всадники остановились. Один из них, заросший бородой по самые глаза, обратился к мальчику, выговаривая слова не по-здешнему. - Мой господин, почтенный Мельхиор хочет знать, не несешь ли ты, полночный отрок, ему весть о чудесном младенце, родившемся недавно в этом городе? Гиллель оказался озадачен не на шутку. Рожали в городе, понятно, не каждый день. Последний раз вообще ерунда вышла: Зеведей пустил от нехватки мест - понаехало к царскому переписчику отовсюду! - старика с девицей в хлеву переночевать, а девица возьми и разродись. Прямо на куче сена к изумлению осла, планировавшего этим сеном повечерять. Над стариком, который оказался девице мужем, потешались все: так смешно он недоумевал по поводу ребенка. По его представлениям никаких оснований рожать у жены не было. Малыш получился забавный - Мария, жена старика, дала позавчера Гиллелю его подержать: тот хмурился и кряхтел, а глаза были, как у взрослого, будто все понимает. Услышав сбивчивый рассказ мальчика толмач, а за ним и богатей Мельхиор пришли в большое волнение и залопотали между собою по-нездешнему. Богач сунулся в мошну, заговорил приветливо, но непонятно, протянул мальчику руку и в ладонь Гиллеля упали несколько тяжелых необычных монет. Единственный раз в жизни он видел одну такую у проезжего купца. Говорили, будто бы такая монета стоит всего долга, за который он был продан матерью Зеведею.
- Вот такой вот провенанс, - заключил дилер, любовно рассматривая желтый кругляшок со стершимся изображением, - Есть сертификат соответствия пятнадцатого века от епископа Льежского, экспертиза химического состава из Эрмитажа, дактилоскопия и анализ ДНК. Впрочем, ДНК не обнаружена. Я понимаю, что вам надо подумать, но вы тоже особо-то не тяните. У меня завтра встреча с куратором Ватиканских музеев, а потом с одним шейхом саудовским по поводу этой монеты. Всем надо: статер Мельхиора последний раз продавался век назад, так что жуткий ажиотаж. Но, конечно, хотелось бы, чтобы он лег к понимающему человеку. Который чувствует. Ну и, в принципе, рассрочка обсуждается.
Было это... в декабре, незадолго до Нового 2013 года. К одному нумизмату (далее - Нумизмат), монеты не только собирающему, но и приторговывающему, обратился его постоянный заказчик, владелец юридической фирмы (далее - Юрист). И поведал следующее. У него, Юриста, один клиент - внук знаменитого маршала (далее - Внук). Фамилию называть он не будет, так как Внук не хотел бы огласки. От деда-маршала много чего интересного в семье осталось. В том числе и богатая коллекция золотых монет. Коллекция та благополучно и давно уже продана. На вырученные деньги семья сейчас процветает, Внук - крупный бизнесмен, вечно кланяется деду за оставленный "начальный капитал".
Коллекции монет уже нет. Но остались многие награды, ценные подарки и прочее, и прочее. И вот, разбираясь в дедовых богатствах, в надежде еще чем то поживиться, в коробке с дореволюционными еще наградами, обнаружил Внук мешочек. А в мешочке - три медяшки. Но старые и красивые. Нынче информацию не найдет только ленивый. Забил Внук данные для поиска во всемирной сети, и узнал, что три эти медные штучки - редчайшие пробные монеты 18-го века. По каталогам на тот момент все оценивались в цифры с 6-ю нулями! У Внука в окружении их коллекционеров был только тот самый Юрист. К нему Внук и обратился с вопросом - как бы это все выгодно реализовать? Причем - быстро! Но дорого. Юрист, в свою очередь, обратился к Нумизмату. Сказал: Внук готов хорошие комиссионные выплатить, но хочет весь процесс контролировать. Монеты не отдаст и из рук не выпустит. И вообще, человек он (Внук) - серьезный, занятой, времени у него мало. Может на все про все пару часов выделить. Что же, ответил Нумизмат, есть такой план. Можно монеты сдать на один известный аукцион, офис у них в центре Москвы, но чтобы исключить всякие неожиданности, подвохи, подмены и прочие недоразумения, надо сначала сделать Заключение на эти монеты в ОД ГИМ. Процедура эта не быстрая. Но если заказчик готов платить, то можно договориться, ради таких предметов. План такой. Нумизмат договаривается об "особом" приеме в ОД ГИМ. Внук приезжает с предметами и лично показывает и отдает их эксперту. Все оформляется, фотографируется и фиксируется, во избежание, так сказать...Затем, как только Заключения будут готовы, Внук лично их забирает, и вся компания, с предметами и заключениями, едет в офис аукционного дома, где их уже с нетерпением будут ждать. И вот... Наступает торжественный день. На улице метель. На парковку у гостиницы "Москва" заезжает кавалькада из Майбаха Внука, Джипа охраны и второго Джипа с Юристом и его охраной. Нумизмат прибежал заранее в ОД, где их ждет с вожделением. Эксперт в ОД ГИМ обычно говорит: входите по одному, ну максимум двое (когда понятно, что это покупатель и продавец и они вместе хотят услышать вердикт). Когда в комнату ввалилась группа из шести (!) человек (Внук, Юрист, Нумизмат, и три человека охраны первых двоих) эксперт, мягко сказать - удивился. Попытался пошутить: а без группы поддержки никак нельзя? Но увидев каменные лица, смирился с неизбежным и предложил перейти к главному. На столе появился заветный мешочек. Из него вынулись три бумажки, в которые были завернуты раритеты. Из бумажек извлекли наконец сами предметы. Буря эмоций угадывалась на лице эксперта! И очки не могли эти эмоции скрыть. И понять эксперта можно. Ведь за вердиктом могла последовать совсем неадекватная реакция. Но... Собрав волю в кулак, эксперт твердо произнес: все три предмета - сувениры, изготовленные не более десяти лет назад. Нет, не было споров, криков, возмущений. Участники с группой поддержки молча встали, и молча вышли. Бледнеть и расшаркиваться пришлось одному Нумизмату. Позже, когда Нумизмат с Юристом обсуждали всю эту историю, Юрист проговорился, что Внук что то стал потом вещать про каких то приятелей-копателей. И стало ясно, что вся эта история, с коробочкой и мешочком, была выдумкой. И остался один вопрос: вот зачем "очень занятому крупному бизнесмену - внуку маршала, у которого совсем нет времени", понадобился весь этот цирк?
Как-то возле кинотеатра Улан-Батор встретились два форумчанина. Один пришел с женой. Тот, что без жены показывает тетрадрахму Селевка со слонами. Женатый посмотрел и передает глянуть жене. Хозяин монеты: "Только не уроните! Она 100 тыс. стоит." Посмотрели, повосторгались. После этого он достает тетру Александра Македонского и показывает её. Женатый посмотрев передаёт монету своей жене и при этом говорит: "Только не урони!". На что владелец монеты самодовольно произносит: "Не страшно! Эту можно. Эта всего 25 тыс. стоит".
Осада Аускула 6 день до январских календ… День, когда в далекой, забытой богами провинции на восточном краю Римского моря, зажглась Звезда, благовествовавшая миру о Рождении Спасителя. Почти столетием ранее в тот же день в Риме состоялось другое событие, само по себе гораздо менее значимое для судеб цивилизации (хотя современники, вероятно, не согласились бы с такой оценкой), но послужившее толчком для цепи событий, без которых история Рима, Палестины и мира была бы совсем другой. В 6 день до январских календ консульства Помпея Страбона и Порция Катона, старший консул вступил в Рим с триумфом в честь победы над пиценами и взятия их города Аускула. В триумфе принимал участие сын консула, который в дальнейшем станет трижды консулом и трижды триумфатором, присоединит к империи в числе прочих земель Палестину и войдет в историю под именем Помпея Великого. О событиях, приведших к триумфу, пойдет рассказ в этой повести…
ПРОЛОГ.
27 г. до н.э. Империя Августа. Неаполитанский залив. Закатное солнце опускалось в море, крася волны Неаполитанского залива во все оттенки розового и поливая своими лучами белоснежные вилы Путеол, Бай и Мизенского залива. На восточном побережье, уже покрытом ночной тенью, курился дымом Везувий. В небольшом домике у подножья вулкана, там, где дорога из Помпей в Стабии пересекала реку Сарн, на открытой веранде, нависшей над заливом, сидел за столом, изготовленным из вулканического туфа, старик в шерстяной тоге. Был конец лета и погода стояла великолепная, но старческая кровь не грела уставшее жить тело, и старик мерз. Лицо его несло на себе печать бурно проведенной молодости. Волевой подбородок, с навек въевшейся мозолью от ремешка, поддерживающего шлем, выдавал старого легионера, О том же говорили шрамы, покрывавшие лицо, а также левая рука, на которой отсутствовали потерянные когда-то в рубке пальцы и негнущаяся нога, придавленная давным-давно бревном при штурме далекого восточного города. О военном прошлом старика говорило и убранство веранды. В углу, бюст, изображавший хозяина дома, покрывал венок, сплетенный из золотых листьев дуба, дававшийся за спасение гражданина в битве. Рядом, на невысоком шесте висел доспех – анатомический панцирь, бронзовый шлем и алый офицерский плащ. На стене, на вытканном где-то на Востоке ковре висели скрещенные мечи – солдатский гладий и длинный испанский меч. Старик сидел за столом с гусиным пером в руке и быстро, будто бы боясь не успеть закончить, писал что-то на папирусном свитке. На стоящем рядом сундуке лежали еще свитки - одни, исписанные тем же стариковским почерком, другие, в которые он периодически заглядывал, - более ветхие, кое-где порванные. Это были первые книги написанной им «Истории» и архив, любовно собираемый более 60 лет. Рядом, на треногом деревянном табурете сидел его правнук, юноша лет пятнадцати и читал о том времени, когда его дед был молодым, подающим надежды военным трибуном в консульской армии Гнея Страбона, стоявшей на осаде Аускула…
ГЛАВА 1.
Из "Истории" Гая Летория. "…Много лет прошло с тех пор, когда я впервые прибыл в Рим и по протекции патрона нашего рода консуляра и цензора Публия Лициния Красса был зачислен военным трибуном во 2 легион, который, несколькими неделями спустя, вышел под командованием консула Гнея Помпея Страбона и направился на восток, в страну пиценов, восставших, как и многие другие племена Италии, против нашего могущества. Мне в тот год исполнилось девятнадцать лет и я впервые покинул родной Клузий в Этрурии, где отец мой, как и все наши предки обрабатывал участок земли с виноградником, заливным лугом и пшеничным полем на берегу Кланиса. Семья наша не бедствовала и отец решил отправить меня, своего старшего сына, на учебу в Грецию, но проезжавший мимо нашей усадьбы патрон – Публий Красс, посоветовал ему не забивать мне голову новомодными глупостями, а отправить на военную службу, где обещал помочь мне сделать карьеру… Я не буду описывать события первого года своей службы, так как сейчас, с высоты прошлых лет, он представляется мне хаотичными и бессмысленными. Мы входили в какую-то деревню и зачем-то жгли ее, ограбив предварительно жителей; затем мы двигались дальше, а ночью в наш лагерь летели стрелы; мы возвращались и дожигали все, что осталось, но ночные обстрелы не прекращались. В то время у меня не было в подчинении легионеров. Консул, хотя и дал мне должность трибуна по просьбе Красса, но что со мной, зеленым юнцом, делать – не знал, и я был на побегушках – куда пошлют - пока при осаде Аускула не убили командира Саллувитанской турмы и меня не поставили на его место… Помню - был осенний день, с неба моросил дождь. Император подвел меня к палаткам турмы и, когда испанцы построились, представил меня – «Военный трибун Гай Леторий! Отныне он ваш командир!». И, сказав это, он вскочил на коня и ускакал, оставив меня один на один с тридцатью ветеранами, каждый из которых был как минимум на десять лет меня старше…"
89 г. до н.э. Римская республика. Легионный лагерь у Аускула.
- Гляди-ка, какого нам птенчика прислали! - Да, чувствуется, что Рим изнемогает! Уже детей в армию брать стали! - Трибун! И сколько тебе лет? Испанцы веселились, а молодой трибун не знал, что с ними делать. Положение спас сигнал легионной трубы, возвестивший об очередной вылазке осажденных. Испанцы-кавалеристы знали свое дело. Шутки прекратились, и несколькими минутами спустя турма стояла в конном строю. Гай Леторий знал задачу - на случай вылазки они должны были выдвигаться к Фирмианским воротам. Он отдал команду и, вытянувшись на чавкающей грязью дороге, турма рысью пошла к месту сбора… Разбуженный лагерным шумом, Помпей Страбон проснулся в отвратительном настроении в своей палатке в центре огромного лагеря, в котором располагались два легиона и вспомогательные части, стянутые им на осаду Аускула. Причин этому было много. Во-первых, который уже день моросил дождь и земляной пол палатки чавкал под ногами. Этот дурак - молодой Цицерон, которого он по просьбе его земляка и родственника Гая Мария ("вот это мудрый человек, будь иначе он бы оставил родственника - придурка при себе, а так и волки сыты, и овцы целы, в смысле - и родственники довольны, и под ногами никто не мешается") взял в свой штаб и поручил заведование службой тыла, опять не смог организовать, чтобы пол застелили фашинником. Во-вторых, Страбон поругался вчера с сыном, который настаивал на решительных действиях, а ночью ускакал куда-то в поиск вместе с испанцами Саллувитанской турмы. В-третьих, консул не обнаружил рядом с изголовьем обычного кувшина с вином, что после вчерашнего застолья... э-э... военного совета - было крайне необходимо. Впрочем, отправив раба-виночерпия на конюшню для порки и дождавшись-таки вина ("редкостная гадость даже в этой глуши"), он подумал, что жизнь не такая плохая штука, как может показаться на первый взгляд. Поправив здоровье, Страбон потянулся, грязно выругался и решил приступить к исполнению служебных обязанностей. Кликнув ликтора и слегка пожурив его за недостаточно спешное появление (недалекие горные ущелья откликнулись эхом «мать-мать-маааать»), он потребовал представить перед свои ясные очи (что было, конечно, преувеличением, учитывая врожденное косоглазие и вчерашнюю попойку) младших военных трибунов Гнея Помпея и Марка Туллия. В ожидании юных засранцев он задумался, и новая мысль вновь ввергла его в отвратительное настроение. Он думал о расстроенном состоянии, частично растраченном мотовкой-женой, а частично спущенном на красивых наложниц, хоть последняя статья расходов и не была бесполезной, так как позволяла скрасить продолжавшуюся уже второй год осаду… Осаду проклятого пиценского городишки, которая наградила его геморроем и седыми волосами, но совершенно не обещала в случае удачного завершения прибыли, могущей заткнуть зияющие в семейном бюджете дыры… Так что прибытие Цицерона, поднятого ликтором из постели и немедленно доставленного пред грозные очи командующего, застало Страбона во всеоружии. Помянув вкратце маму, бабушку и прочих родственниц Цицерона по женской линии, а так же пожелав ему отправиться в ряд мест, чьи названия были, в основном, нецензурными и географически тяжело определяемыми, консул перешел к делу: - Доколе же ты, Цицерон, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Ты что, ... ... ... (несколько минут латинских идиоматических выражений, с трудом переводимых на современный русский язык), совсем страх потерял? Я тебя что, для мебели в свой штаб взял? Ты что, думаешь, что мне по утрам больше заняться нечем, кроме как на твою рожу смотреть? Я тебе когда говорил пол в порядок привести? Опять, ..., с этими ... греками язык весь день чесал? Небось, в ораторы, как Красс с Антонием метишь? Я тебя в такую Тьмутаракань загоню, что ораторствовать с полярными медведями будешь! Я тебе устрою отпуск в декабре за полярным кругом!!! Ты чем? У МЕНЯ!!! ЗАНИМАЕШЬСЯ!!! Обурел в корягу? Цицерон, до некоторой степени привыкший к присущей его командиру манере выражаться, поскольку подобные тирады ему приходилось выслушивать по много раз в день, уже не впадал в полный ступор при виде разъяренного Помпея Страбона, успел даже отметить удачное начало речи отца-командира («Надо будет записать на будущее, вдруг пригодится!») и, старательно вперив взгляд в пустоту, думал о своем… Цицерон недоумевал, каким образом у такого грубого и неприятного человека мог родиться столь милый и приветливый сын. Будь этот сын сейчас здесь, он бы заступился за своего приятеля, но увы... Цицерон пожалел, что не уехал сегодня вместе с ним: уж лучше подвергаться риску нападения со стороны италиков, чем попасться под горячую руку Страбону. Впрочем, надо смотреть правде в глаза: Помпей-младший все равно бы его не взял. В самом деле: ну какая польза от Цицерона на войне? Никакой абсолютно! И кто только придумал, что он должен непременно служить в армии? Ему здесь не нравится! Здесь страшно, тоскливо и противно, он хочет назад, в Рим, к своим учителям и книгам, на форум! Он не хочет заниматься каким-то идиотским фашинником и еще более идиотскими италиками! Очередное особо громкое ругательство Страбона оторвало Цицерона от этих тоскливых размышлений. Он с несчастным видом забормотал какие-то оправдания, основной смысл которых сводился к тому, что он, Цицерон, к сожалению, не умеет обращаться с фашинником, и с легионерами он тоже обращаться не умеет, и нельзя ли его, Цицерона, перевести на какую-нибудь работу с документами? Если уважаемый Гней Помпей будет столь любезен, то он, Цицерон, сможет таким образом принести ему гораздо большую пользу... Страбон рассвирепел дважды - сначала из-за того, что Цицерон не реагировал на его замечания, а потом из-за слишком наглой реакции. - Ты че, ошибка природы, в конец офигел? Я с тобой разговариваю, или со шкафом? Хочешь со мной говорить - молчи! Ты что, думаешь, у меня при документах мало бездельников? НАСЕКОМОЕ!!! Я тебе буду любезен! Ты у меня нужниками командовать будешь! ПАРАЗИТИНА!!! - Страбон захлебнулся слюной, брызжущей во все стороны, и вынужденно замолчал.
Глава 2. Из «Истории» Гая Летория: «… Осада Аускула длилась долго. Легионеры опустошали округу, восставшие союзники делали вылазки за продовольствием. Моя турма постоянно перемещалась между осажденным городом и побережьем, контролируя, вместе с когортой 2 легиона, огромную территорию, наполненную тайными врагами Нашего Мира. Днем они улыбались любому римлянину и выносили вино на дорогу, по которой шли мои испанцы, а ночью моему помощнику Ургидару, сыну Луспанера, приходилось выставлять двойные караулы, чтобы избежать внезапного нападения. Они нечестно воевали, казалось мне тогда. Но теперь, когда жизнь моя подходит к закату и битв в моей памяти больше, чем пиний на стабианской дороге, я понимаю, что такая тактика была их единственным шансом. Как мне тогда хотелось, чтобы они не стреляли из-за угла, не прятались под покровом длинной осенней ночи, а вышли бы в открытом бою против моих молодцов… Мы бы им задали… Но нет! Командиры восставших пиценов не были дураками. Их ополчение и десяти минут не простояло бы против натиска наших ветеранов и единственное, что могло их спасти – это выжечь землю под нашими ногами, лишить продовольствия, лишить сна… Впрочем, я увлекся. Возвращаясь к тем дням, единственное, что я могу отметить, это то, что после первого же боя испанцы признали меня своим командиром и оставили шутки, которыми встретили мое первое появление перед их строем. Вы спросите – почему? Просто я спас их вожака в той памятной рубке, когда осажденные сделали вылазку через Фирманские ворота. Новый конь Ургидара тогда испугался грохота сечи и понес, занеся его в ряды пиценов. Враги уже рубили его, когда я направил коня в их гущу и вытащил своего будущего друга из схватки. Он отделался переломом ключицы и двумя колотыми ранами, но вскоре оправился и приступил к исполнению своих обязанностей. Судьба Ургидара была трагической. В водовороте событий, последовавших после возвращения императора Суллы, он встал на сторону Сертория и погиб на родине, сражаясь против легионов нашего Помпея. После его второго консульства я побывал в тех местах, командуя легионом под верховным руководством Марка Петрея и посетил его могилу. Он был славный воин и будь в республике порядок, мог бы добиться большего. Впрочем, пора переходить к взятию Аускула…»
89 г. до н.э. Римская республика. Легионный лагерь у Аускула. Cаллувитанская турма возвращалась из ночного поиска. Рядом с командиром Гаем Леторием на полкорпуса впереди опциона Ургидара скакал Гней Помпей, семнадцатилетний сын консула, присоединившийся к испанским всадникам после вчерашней размолвки с отцом. Юноша, которому в будущем предстояло своим мечом навсегда вписать своё имя в скрижали истории, пока еще звался Гней Помпей-младший, но в историю вошёл как Помпей Великий. Он не был ещё пока таким зловещим, непреклонным и беспринципным политиком, каким он стал тридцать лет спустя. Сейчас ему было 17 лет, и он ещё не успел потратить романтизм юности. Молодой Помпей весьма переживал из-за вчерашней ссоры с отцом. Это была первая в его жизни война, и шла она совсем не так, как он это себе представлял. Вместо военной романтики, подвигов и героизма он видел кругом только грабежи, ночные нападения из-за угла, пленных, которым без жалости перерезали горло, вечное предательство союзников и всё такое подобное. На военных советах речь шла не о генеральном сражении, а о том, где раздобыть фашины, фураж и сухари. А то, что он всегда рисовал себе в мечтах, как он на белом коне первым врезается в кучу врагов, всё никак не происходило... Сейчас младший Помпей как раз ехал в ставку отца, чтобы принести ему свои извинения за вчерашнюю размолвку в виде "языка" из осаждённого города... В это время в палатке полководца продолжалась выволочка, которую находящийся в скверном расположении духа консул устраивал одному из своих младших офицеров. Страбон продолжал брызгать слюной: - Ну ты, три-е-бу-ун! Создал бог каракатицу! Что ты на меня смотришь, как легионер на баб после месячной гауптвахты? Где вас таких только делают, инвалидов умственных? Это сколько ж мозгов надо иметь, чтобы двух ... воинов-освободителей с одним топором напрячь, что б они командующему штаб в божий вид привели-и? - консул забился в истерике и начал подвывать. - Настрогали вас на мою голову-у! Почему я должен о таких мелочах думать? Я! ЗДЕСЬ! РОДИНОЙ!!! НЕ ДЛЯ ТОГО ПОСТАВЛЕН!!! - Страбон кинул в стоящего на вытяжку Цицерона чем-то тяжелым, промахнулся, узнал в брошенном свою любимую коринфскую вазу, быстренько подсчитал в уме ее аукционную стоимость и рассвирепел еще больше. Дальнейший его монолог состоял из одних междометий... Цицерон тоже узнал брошенный в него предмет и со злорадством отметил про себя, что все-таки на свете есть справедливость... Однако, он осознал также, что когда на тебя орет Помпей Страбон, лучше затихнуть, прикинуться ветошью и не отсвечивать. Поэтому он замолк, принял максимально несчастный и виноватый вид и постарался, чтобы на его лице отразилась глубокое раскаяние, покорность судьбе и сочувствие по поводу гибели вазы… При виде вошедшего в палатку Помпея-младшего Цицерон несколько ободрился и послал ему взгляд, умоляющий о помощи... Впрочем, в данный момент помощь нужна была как раз молодому Помпею. Увидев вошедшего в палатку наследника, Страбон немного остыл, но все же довольно грубо спросил: - Ну а тебя где всю ночь носило? По бабам шлялся с этими ... испанцами. Смотри, выпорю, не посмотрю, что ты уже бороду бреешь! Ворвавшись в отцовскую палатку и не обратив внимания на негодующие слова отца, Помпей-младший гордо похвастался: - Отец, мы, наконец, поймали вражеского языка!... Лишь после этого он заметил, что не всё благополучно в Римской Республике. Ибо будь всё благополучно, римский консул, то бишь его отец, не выглядел бы так, словно всё вино в мире мгновенно превратилось в козье молоко, все враги были уже завоёваны, а все женщины переехали на постоянное место жительства в Гиперборею. Взгляд его приятеля - Марка Цицерона - тоже не давал никакой надежды на то, что политическая обстановка за последний вечер не изменилась в худшую сторону, причём весьма резко... Только после этого молодой Помпей осознал суть приветственной речи отца и, подумав, что похолодание в отношениях между присутствующими связано именно с этим, принял строевую стойку и отрапортовал: - Никак нет, консул! По бабам не шлялись! Мы устроили засаду и поймали языка! После предварительного допроса (Помпей немного покраснел, вспомнив о методе допроса, который использовали его испанские подчинённые) язык дал показания о том, что запас продовольствия в крепости на исходе! В качестве подтверждения своих слов Гней втянул за шиворот пойманного языка в палатку. Вид он имел весьма жалкий, но, надеясь, что главнокомандующий отличается более высоким культурным развитием, чем рядовые солдаты, решил проявить героизм и мгновенно изобразил, что совершенно забыл латинский язык: - Дойчен зольдатен унд унтер-офицерен нихт капитулирен! Страбон выдохся. Двух молодых придурков (какая жалость, что один из них - его сын) в одно утро выносить было невозможно. Обматерив Цицерона и приказав ему до полудня устранить недостатки в материально-техническом обеспечении консульской Главной Квартиры, он выгнал его на улицу, и устало обернулся к сыну. - Гней! Сколько можно тебе объяснять? Война - это не игра в салочки! Тут не просто так, тут - стратегия на стратегию поперла! Мне этих языков по сто штук на дню приводят, так что если я с каждым беседовать буду, у меня воевать времени не останется! На что, скажи мне, Родина начальнику разведотдела деньги платит? Ты не задумывался? Слушай, мой мальчик! Настоящий полководец не тот, кто впереди, на лихом коне скачет, а тот, кто работу подчиненных организовать может и тот, кто легионеров с улыбкой и уверенностью в победе на смерть отправляет! Пойми, а то так и проходишь в военных трибунах - сам знаешь, как наш род в Риме «любят». Просто так, за красивые глаза, карьеру не сделаешь. Учись, сын мой!.. А теперь оставь меня, а то я еще даже не умывался... Да, и скажи своему приятелю, этому Цицерону, что я его как Тузик тряпку порву, если после обеда у меня в палатке под ногами грязь хлюпать будет... Иди! Гней-младший был юноша умный, и потому понял, что отец ему говорит хоть и неприятную, но правду. И решил по возможности следовать его советам, не изменяя при этом, конечно, своим жизненным принципам. И поэтому, отведя языка к начальнику разведки, он решил совместить наказы отца про то, каковым надлежит быть командиру, с помощью своему другу… Печальный Цицерон ожидал своего приятеля на выходе из палатки. - Слушай, Гней, ну чего он на меня так взъелся? Что я ему плохого сделал? Ведь прошу же, как человека, - пусть отправит меня в архив! И чего ему стоит? Так ведь нет... Ну не понимаю я, чего он от меня хочет! Не знаю я, как эти полы полагается стелить! Помоги мне, пожалуйста! А когда мы в Рим вернемся, я про тебя речь какую-нибудь произнесу... - Смотри и запоминай. Отец тебя ещё и хвалить будет. Сделав лицо кирпичом, Помпей вперся в палатку, где проживали подчинённые Цицерона (именно проживали, а не несли службу, так как нести службу он их пока заставить не мог). Используя некоторые речевые обороты, заимствованные им в ставке верховного главнокомандования, а также щедро раздавая подзатыльники, Помпей отдал им приказ рубить дрова, вязать фашины и вообще приводить ставку в божеский вид. Несмотря на обилие сквернословий и богохульств, боги оказались благосклонны к этой работе. И, спустя каких-нибудь три часа, ставку уже не стыдно было предъявить пред светлые очи консула. Покончив со служебными обязанностями, а точнее распихав их по мудрому совету консула по подчиненным, Гней Помпей и Марк Цицерон закатились в солдатский кабак, открытый у декуманских ворот лагеря каким-то предприимчивым маркитантом. Заказав, в целях восстановления душевного здоровья Цицерона, амфору цекубского, они присели за столик и продолжили разговор. Говорил Помпей: - …только матом. Отец говорит, что если по-хорошему не получается, то можно только так... А ещё он говорит, что начальник не должен ничего делать сам, он должен только всё организовать. Так что если не справляешься, назначь кого-нибудь из них своим заместителем. И увеличь ему жалованье за счёт других. И скажи, что если он не будет справляться, ты опустишь его туда, откуда поднял…. И не надо на меня так смотреть. Я знаю, что говорю подлости. Но так меня учит отец, а он как ни как ещё и консул... Кстати, Марк. Ты же все книги прочёл. Там же наверняка все осады описаны. Вот бы отцу какую-нибудь хитрость подсказать. Только заранее говорить не стоит - раскритикует... Вот, говорят, Пифагор ниши корабли из зеркал сжигал… Сжечь город нам может и не получиться, но ослепить их во время штурма, направив солнечные лучи им прямо в глаза, было бы неплохо... Только нужно сначала опытный образец сделать и эксперимент провести. Цицерон на самом деле и не думал осуждать своего спасителя - до такой степени он был восхищен результативностью его мероприятий. Напротив, он восхищенно заявил: - Да, Помпей, ты непременно будешь великим полководцем! Тебя так и будут звать - Великий! Страбон тебе не подходит - какой же ты косоглазый? Но вот насчет Пифагора тебя кто-то обманул. Ничего он не сжигал, все это выдумки невежественных людей. Так что, увы... Были у него какие-то машины, но великого Пифагора убил какой-то тупой легионер («вроде твоего папаши»), и все его искусство умерло вместе с ним... - Жаль - констатировал печальный факт Помпей... - И вообще, - добавил Цицерон, - это был не Пифагор, а Архимед! - Да, я в академиях не обучался... - вынужден был констатировать ещё один печальный факт Помпей. Цицерон не менее печально вздохнул: - Так ведь и я не обучался! Хочу в Академию! В Афины! Подальше отсюда! Ненавижу войну, ничего ужаснее быть не может... За культурным разговором время и вино текли незаметно. Помпей-младший прикинул, что воины-освободители, которых он озадачил работой, вероятно уже закончили благоустройство консульской главной квартиры и, громко икнув, порекомендовал другу-собутыльнику закончить употребление напитков и вернуться к исполнению служебных обязанностей: - А не пошел бы ты, Марк… эээ… с докладом к батюшке? Только позаботься, чтоб на столике приличного вина было бутылки две. Может, он сменит гнев на милость... Цицерон, которому вино так и не придало храбрости, жалобно застонал: - А может не надо? Слушай, я его боюсь. Он опять ругаться начнет... - Надо, Туллий, надо! К обеду он всё равно придёт в палатку. И тогда уж точно... Цицерон обреченно вздохнул и поплелся к страшному и ужасному Помпею Страбону. Представ перед императором, он робко пробормотал, что приказание выполнено, и пол в штабе застелен фашинником. Страбон успел немного отойти после утренней беседы с молодым трибуном Цицероном и был на удивление последнего довольно мягок: - Слава тебе, Юпитер! Слава Юноне! Слава Минерве! Слава всем по порядку олимпийским богам! Слава богам Азии, Африки, Испании, Галлии и прочим! Слава безымянному богу евреев! Не прошло и полгода!!! И ЧТО ЖЕ ТЕПЕРЬ? МЕДАЛЬ ТЕБЕ ДАТЬ??? Пошел вон, пока не пришиб! Иди лучше, чем мне глаза мозолить, со своими воинами-созидателями строевой займись! А то они от безделья левую ногу от правой отличить не могут!.. - и речь Страбона вновь направилась в сторону родственных связей Цицерона... Выслушав от своего приятеля отчёт о напутствии полководца, Гней-младший посочувствовал: - На войне как на войне, как говорят галлы. Если начальник приказал - надо делать…
Глава 3. Из «Истории» Гая Летория. «… При осаде Аускула я впервые познакомился с многими людьми, которым предстояло играть важную роль в судьбах Города в последующие десятилетия. Гней Помпей, сын консула Страбона, моего первого императора… Достанет ли мне способностей, о боги, описать все достоинства этого человека? В тот год ему едва исполнилось семнадцать, но уже тогда он являл собой великого человека, впервые получая от солдат это имя, которое после официально даровал ему диктатор Сулла. Казалось, он был везде – обучал новобранцев в лагере, водил отряды фуражиров, возглавлял партии разведчиков. Он был единственным, кому удавалось спорить с отцом. Вот уж суровый был человек! Суровый, но справедливый. Легатов и трибунов за провинности мог он разжаловать за любую провинность в обозных, но мог и возвысить ничтожнейшего из солдат за отличие! Он нередко поднимал руку на своих штабных и высших офицеров, но никогда и пальцем не притрагивался к легионеру. Впрочем, я отвлекся. О Страбоне я скажу еще в другом месте, а пока об офицерах его штаба. Легатами Страбона – командирами легионов – были Гней Октавий и Луций Геллий Попликола, будущие консулы. Октавий позже станет противником ужасного Цинны и погибнет от руки Мария, а Попликола будет цензором в первое консульство нашего Помпея. Трибунами у Страбона при Аускуле были будущие смертельные враги – Луций Катилина и Марк Цицерон. Катилина, мой ровесник – командовал когортой и уже тогда проявлял все неистовство своей души, будучи первым в схватке и разведке, но первым же в попойке и насилиях над пиценами. Признаюсь, многие восхищались им, но уважали не многие. Вы спросите – как же так? Отвечу! Восхищались, но как удачливым гладиатором на арене. Вам ведь не придет в голову уважать низкого гладиатора? Цицерон был другим. Он никогда не чувствовал призвания к военной службе и пошел в армию по требованию отца лишь для того, чтобы пройти первую необходимую ступеньку в политической карьере. Он был нескладен и несуразен и являлся для нас, молодежи, вечным объектом насмешек, если не сказать – презрения. Впрочем, был в осаде Аускула один случай, когда он заставил многих уважать себя, но об этом я расскажу в другом месте. Позже он был вынужден покинуть нашу армию и перейти в подчинение к Сулле, но о причинах этого я скромно умолчу из уважения к памяти великого оратора. Воистину, о мертвых или хорошо, или ничего. Пока же отмечу среди офицеров Страбона других известных людей. Как ни противно, но я должен назвать имена предателей – двух Гиртулеев, Инстея и Тарквития, которые собственно и организовали заговор против своего полководца, который не удался лишь благодаря доблести нашего Помпея. Впрочем, они увели из войска некоторое количество легионеров – конечно из самых худших. Отмечу, что моя турма полностью поддержала тогда своего императора. Древние писатели пишут, что единожды предавший не остановится перед изменой и в дальнейшем. Полностью соглашусь с этим. Квинт Серторий, сманивший легионеров у Страбона с помощью Инстея и Тарквития стал в дальнейшем жертвою их предательства. Судьба наказала изменников. Все они были убиты сыном покинутого ими императора – нашим Помпеем. Отмечу еще Авла Фульвия, доблестного мужа, который непременно добился бы высших почестей в государстве, не отними его у нас злая судьба во время «черного поветрия», когда угас и император Страбон. Фульвий был моим другом и не раз спасал мне жизнь. Сын его был претором и сражался вместе со мной в Испании под командованием Петрея…»
89 г. до н.э. Римская республика. Легионный лагерь у Аускула. Cтроевой смотр армии был назначен на час дня. Авл Фульвий вывел свою когорту в одиннадцать и ужаснулся, потому что легион УЖЕ СТОЯЛ. К Фульвию немедленно подскакал Гней Октавий, легат легиона, сопровождаемый молодыми «надушенными господинчиками», которых всегда так много при штабе командира «из знатных». Октавий наорал на трибуна, пообещав ему небо в алмазах и задницу в пробоинах, а также поименно перечислив тех его родственников, с которыми он (Октавий) якобы имел интимные отношения. Недоумение и игривые ухмылки свиты вызвал тот факт, что, оказывается, Октавий имел вышеуказанные отношения не только с женской, но и с мужской половиной предков трибуна. Однако, Фульвий прослужил в легионах не одно десятилетие, поэтому единственной его реакцией на монолог начальника был плохо скрываемый зевок и совсем не скрываемый взгляд в сторону легата и его свиты, в котором читалось: « А пошли вы все на …». Октавий, чей военный опыт был куда более бедным, стушевался и, еще раз посулив Фульвию возможные извращенные надругательства в случае провала его когортой смотра, отправился восвояси, к возвышению в центре плаца. За результаты смотра Фульвий не переживал. Его когорта состояла из ветеранов, многие из которых служили еще в кимврской войне, и строевыми приемами владели куда лучше многих, в том числе и самого Октавия. Луций Сергий Катилина прибыл на смотр веселый, слегка пьяный и весьма довольный собой. Он, чуть небрежно вышагивал впереди ровного строя легионеров, с удовольствием слышал их ровное дыхание и четкий шаг. А взглянув на своих солдат, еще более самодовольно осклабился. Когорта у него была ладная, хорошо обученная, хорошо экипированная. Обмундирование сияло, новые ремни приятно поскрипывали. Ребята были веселы и полны энергии. И он был уверен - на смотре не будет никого лучше его. Помпей-младший, состоявший при штабе отца, в этот день был одним из ответственных лиц за проведение смотра, и ему было не до Цицерона. Он с самого утра не слезал с лошади, разъезжая по турмам и когортам и проверяя их готовность. Временами требовалось подгонять особо нерадивых командиров, временами приходилось делать крюк, чтобы не попасть в зону обстрела из Аускула. Но благодаря его усилиям командиры когорт были выруганы, легионеры построены, и смотр можно было начинать. Что он и доложил отцу, прискакав в его заметно похорошевшую за последнее время палатку... В начале второго часа на дороге, ведущей к плацу со стороны претория, показалась кавалькада. Гней Октавий приосанился и скомандовал: - Легио-он! Ррравняйсь! Смир-рнааа! Равнение напра-ВО! Махнув рукой легионным музыкантам, Октавий поскакал навстречу консулу. Оркестр нестройно забубнел "Встречный марш". Строевой смотр начался. Катилина краем глаза покосился на своих солдат. Они стояли как статуи, строй был безукоризненно ровным. Все шло хорошо! Цицерон, с трудом удерживаясь на коне, с тоскливым ужасом ожидал от Страбона какой-нибудь очередной гадости, не решаясь даже предположить, что бы это могло быть, ибо не имел ни малейшего представления о том, что вообще его ожидает на этом проклятом смотре. Настроение Страбона, скакавшего впереди штаба на смотр армии было обычно-отвратительным, так что легионы ждало нелегкое испытание. Выслушав рапорт Октавия, под звуки "Встречного марша" он проехал вдоль строя, здороваясь с когортами: - Здорово, первая! - Здра...жла...импр... тор!!! - Здорово, молодцы второй! - Здр... жл... мпр... тр! Оркестр продолжал греметь. Лица легионеров первых шеренг светились любовью к начальству и готовностью к самопожертвованию. В последних шеренгах играли в кости... Молодой Помпей ехал в консульской свите, чуть позади отца. Пользуясь преимуществом в зрении, которое давало ему молодость, замечал все те промахи, которые он допустил при организации построения. И клялся себе страшными клятвами, что теперь будет гораздо внимательнее относиться к организации. Цицерон, естественно, не в состоянии был отличить шеренги от колонны и причины неудовольствия, отразившегося на лице его приятеля, остались для него загадкой. Понятно было только одно: что-то не в порядке, но что - неизвестно... Все это только усугубляло его мрачные предчувствия. Страбон продолжал двигаться вдоль строя, периодически вопя: - Здорово, воины-освободители! - А...а...а... тор! – лаяли в ответ легионеры. Настроение консула улучшалось на глазах. Давно известно - нет ничего лучше для полководца, чем строевой смотр и приветствие частей, впрочем, с одним условием, -когда и то, и другое проходят правильно, в соответствии с требованиями уставов и (главное!) пожеланиями самого полководца. Некоторые любили, когда с ними здоровались протяжно, будто кота за ... хм... хвост тянули: "Здра-а-ви-и-я-я же-е-ла-а-е-ем, и-им-пе-е-ра-а-то-ор!". Страбон был не таков. Ему нравилось, когда войска лаяли ему в ответ, и войска знали об этом и лаяли. Так что все были довольны... За одним исключением - у Цицерона от этого гавканья жутко болела голова. "Яду мне, яду..." - думал он с тоской... Когорта Авла Фульвия вытянулась в струну при подъезде консула. - Здра... жла... импр... тор! - вопль пяти сотен глоток оглушил Страбона и он довольно улыбнулся. - Ну кто-кто, а Авл службу знает, - бросил он ехавшему на полкорпуса лошади сзади Октавию. - Поощрить! Встречный марш продолжал пугать окрестности своими завываниями... Кавалькада, возглавляемая Страбоном, приближалась к последней, десятой когорте, которой командовал военный трибун Луций Катилина. За ней, на левом фланге легиона, стояли подразделения тыловой службы, в том числе центурия, возглавляемая Марком Цицероном. Увидев последнего, Страбон скривился, как от зубной боли. Настроение вновь начало портиться... Катилина тем временем был всерьез занят дисциплиной своей когорты. Потому что, как только рядом стали эти твари из тыловой службы, возглавляемые худым узкоплечим юнцом с идиотски задумчивым выражением на физиономии, его солдаты еле сдерживали смех, а из задних рядов даже слышались замечания в адрес их командира, умудрившегося выпятить свой в обычное время начисто отсутствующий живот так, что он далеко выдавался из строя. Катилина сквозь зубы выматерил бойцов, пообещав им различные виды сексуальных извращений. Строй затих и вытянулся, преданно вперив глаза в полководца. Цицерона же при виде приближающегося Помпея Страбона охватила настоящая паника. Он сейчас предпочел бы увидеть каких-нибудь кимвров или, на худой конец, злобных испанцев. Ни тех, ни других, однако, на горизонте не наблюдалось, а наблюдалась приближающаяся с неотвратимостью урагана кавалькада консула. Цицерон окинул безнадежным взглядом своих подчиненных и смутно почувствовал, что они стоят как-то не так. Впрочем, Цицерон понятия не имел о том, как им полагается стоять, и вообще не понимал, какое это имеет значение. Пусть каждый стоит и шагает, как хочет - что ему, жалко, что ли? Однако Цицерона терзали смутные подозрения, что Помпей Страбон придерживается иной точки зрения на эту проблему, поэтому он решил обратиться заместителю с просьбой устранить имеющиеся недостатки. Заместитель, однако, был полностью поглощен выяснением отношений с каким-то легионером, выигравшим у него вчера в кости треть годового жалованья, и на просьбу никак не отреагировал. Цицерон в отчаянии махнул на все рукой и решил, что чему быть, того не миновать... Пока консульская ковалькада проезжала мимо десятой когорты, Помпей-младший издалека изо всех сил показывал глазами Цицерону, как надо стоять по стойке смирно, кивая в качестве намёка на легионеров Катилины. Но его приятель как-то плохо воспринимал намёки. Тогда Помпей вперил взгляд, такой же добрый и ласковый, как у горгоны Медузы, в Цицеронова помощника, и до того смысл происходящего дошел гораздо быстрее. Он начал спешно ровнять строй и кулаком впихивать легионерам их животы вовнутрь. Поэтому, когда Страбон обратил свой благосклонный взор на тыловые службы, люди Цицерона напоминали уже не стадо орангутангов, а гораздо более продвинутых по эволюционной лестнице существ – как минимум австралопитеков… Цицерон же в это время пытался понять, что же ему предлагается увидеть в рядах подчиненных Катилины. Этот молодой патриций ему всегда был крайне антипатичен, и у Цицерона пробудилась робкая надежда, что, может быть, Катилина сделал что-то не так, и Страбон сорвет злость на нем, не доходя до Цицерона. Впрочем эти надежды моментально развеялись, как только Цицерон увидел, как его непослушный заместитель развил бурную деятельность под грозным взором Помпея. Как видно, что-то не так сделал он, Цицерон… Хоть бы знать – что именно… Страбон на рысях проскакал мимо 10 когорты ("Здра... жла... мпр... тр!") и поравнялся с тыловыми подразделениями. Вид стоявшего во главе первой центурии обеспечения Цицерона заставил завтрак полководца попроситься наружу из желудка. Страбон про себя проклял Мария, подсунувшего ему этого хлюпика, и отвернулся, непереваренным голосом проорав: - Здорово, орлы! ("Ваашууу мааать!" - откликнулось эхо...) Орлы, больше напоминающие внешним видом пингвинов, что-то нестройно пробурчали. Строевой смотр был безнадежно испорчен... Младший Помпей задумался, как бы вывести отца из плохого настроения. Планов не было. - Возможно, это вообще невозможно - пришёл к печальному выводу Помпей. После того, как Страбон удалился от Цицерона на безопасное расстояние, последний вздохнул с некоторым облегчением. Он понимал, конечно, что еще не вечер, но отсутствие командира в непосредственной близости действовало на него благотворно. Зато рядом, настолько бурно, насколько это возможно сделать, не покидая строя, веселилась когорта Катилины. А сам Катилина, улучив момент, когда на него не смотрел никто из начальства, картинно изогнулся и рукой показал на себе живот. Он корчился от смеха. Цицерон заметил телодвижения Катилины и еще более укрепился в своем нелестном мнении об этом субъекте. "Ничего, - думал он про себя, - ты еще пожалеешь, ты еще оценишь силу красноречия и поймешь, что не все вопросы в жизни решаются оружием! Но тогда будет поздно... Мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним!" Катилина прибавил к своим предыдущим телодвижениям неприличный жест… Закончив объезд войск, консул выехал к возвышению в центре плаца. Строй затих. Все ждали речь Страбона. Полководец отдышался, подбоченился, еще раз оглядел строй, вновь выматерился при взгляде на Цицерона и начал: - ... ... ...!!! (Эхо вновь вспомнило чью-то мать). Вы что, жертвы белого террора, совсем страх потеряли? Я вам задницы на понтийский флаг порву! У, суууки! Насекомые! Почему, …, в первой когорте левофланговый не брит? Центурион, ты куда смотришь? Вы что, думаете если война, то устав отменяется? Устав, шлюхи вы легионные, - кровью написан! Трибун! Центуриона – в обоз, коням хвосты крутить, бойцу – пятьдесят палок! А вторая? Майолей, старый ты козел, первый день со мной служишь? Почему у тебя легионеры, как пастухи, в нечищеных кольчугах?.. Да плевал я на дождь! Если сыро, пусть два раза в день чистят! И вообще, воины-освободители! Если вы службу забыли, я вам быстро напомню! По тяготам и лишениям соскучились? Так я вам гайки закручу!!! Тьфу! (стоящие в пятидесяти шагах легионеры утерлись от консульской слюны и еще сильнее обратились в слух). И с этими идиотами мне приходится воевать! Меня! Родина! Для того! Сюда! Поставила! Чтобы среди вас хоть один умный человек был! Об обозных я вообще говорить не хочу! Цицерон! Ты что, падла, меня до инфаркта довести хочешь? Я понимаю, что тебя мамка в детстве уронила, но зачем же было потом каждый день головой стукаться? У тебя вообще в черепной коробке кроме дерьма что-нибудь есть??? Почему у тебя шлем задом наперед одет, три-е-бун? Ты что, специально старался? Смотри, …, я тебе покажу! Ты у меня на Целину поедешь народное хозяйство поднимать! Я тебя в самый дикий гарнизон! Я… Да ты б повесился, что ли! И тебе хорошо, и мне спокойней! Раззоррвуу!!! А теперь о хорошем. Смиирррна! Слушай приказ! За образцовое выполнение обязанностей военные трибуны Авл Фульвий и Луций Сергий награждаются годовым жалованием! Личному составу 8 и 10 когорт – двойную порцию вина на месяц! Спасибо, чудо-богатыри! А вы… - консул оглядел остальной строй и вновь выматерил Цицерона. – Учитесь и пример берите! Я вас!!! Катилина улыбался во весь рот. Дело ведь не в жаловании (хоть и в нем тоже!) Но если тебя вот так назовут образцовым перед строем - это... ой, как приятно! Страбон закончил речь, и внимание вновь приковалось к легионному легату Октавию. Наступал кульминационный момент смотра – прохождение торжественным маршем. Оркестр вышел к трибуне. Октавий напыжился: - Легион! Рравняйссь! Смииррна! К торжественному маршу! (из строя вышли командиры когорт и и знаменные группы) Покогортно! На одного линейного дистанция! Первая когорта прямо, остальные напра-ВО! (девять когорт одновременно повернулись). Шагом… МАРШ!!! Оркестр грянул «Прощание латинянки». Строй на секунду сломался и потек - за когортой когорта, за значками манипул – другие значки. Проходя мимо консула, командиры когорт вскидывали в приветствии руки, легионеры одновременно бросали лица вправо. По плацу железной поступью грохотала непобедимая слава Рима… Гней Помпей Младший, стоя на возвышении перед шагающим строем легионеров, впервые с начала этой войны ощутил гордость и удовлетворение. Как для египтян пирамиды Гизы и храмы Фив, как для эллинов Колосс и собрание трудов Аристотеля, как для далёких китайцев Великая стена и сочинения Конфуция, так строй непобедимых легионов олицетворял собой величие Рима; величие, пред которым все те мелкие неприятности, что он пережил на этой войне - тлен, прах и суета... Когорта Авла Фульвия, состоявшая из умудренных опытом ветеранов, прошла как всегда хорошо. Трибун, который видел этих смотров в своей жизни больше, чем некоторые отслужили дней в армии ("Проклятый Катилина! Девятнадцать лет, без году неделя в строю, а уже трибун. Некоторые этого по двадцать лет добиваются!"), чеканил шаг автоматически, думая совсем о другом - хватит ли его жалования на приданное старшей дочери, удастся ли пристроить сына в легион хотя бы младшим центурионом, не сожгли ли ублюдки-самниты его усадьбу в восточных отрогах Аппеннин? Впрочем, на успех прохождения его посторонние мысли никоим образом не влияли. 10 когорта поравнялась с возвышением, где стоял Помпей Страбон, стройно поприветствовала его и прошла мимо. Катилина был счастлив и упоен похвалой полководца, его душа пела в такт марша.. Он спиной чувствовал, как идет строй - четко, будто один человек, чувствовал, что его собственные движения слились в единый механизм с движениями пяти сотен его солдат, что они все составляют как бы единую часть тела, готовую к драке в любой момент. И он был счастлив еще и оттого, что именно он руководит этой единой, великолепно обученной и готовой к защите Отечества группой. И еще в глубине души он твердо знал, что когда-то будет вот так стоять на возвышении и принимать парад. И это было особенно приятно... А вот Цицерону уже на все было наплевать. До глубины души обиженный оскорбительной речью командующего, он окончательно махнул на все рукой и перестал даже бояться. В конце концов, достойно ли уважающего себя человека придавать такое уж значение грубым ругательствам невежественного дикаря? Вот если бы такое же неудовольствие в его адрес высказали Красс Оратор или Антоний - это был бы повод для огорчения. А тут... Ну что уж поделаешь, не судьба Цицерону стать великим военачальником - ну так он никогда об этом и не мечтал. Он станет великим оратором, а эти солдафоны могут хоть удавиться. Утешая себя подобными рассуждениями, Цицерон во главе своих подчиненных прошествовал мимо командующего примерно такой походкой, какой он привык разгуливать по форуму, не обращая особого внимания на собственных подчиненных и оставив всякие попытки навести среди них хоть какое-то подобие порядка. Пропустив мимо себя одну за другой десять когорт, поблагодарив их за службу, Страбон обреченно повернулся к тыловой центурии Цицерона. Худшие его прогнозы не замедлили оправдаться. Зрелище ужасало любого военного человека своей непристойностью. Хотя оркестр наяривал "Орел шестого легиона", Цицерон приволакивал ногу в модном тогда ритме сиртаки, солдаты будто исполняли скифскую плясовую, о равнении в колоннах и шеренгах не приходилось и говорить. Войско, успокоенное тем, что для них смотр уже закончился, давилось и корчилось от смеха. - Интересно, его прямо здесь прирежут, или сначала отведут за бруствер? – тоскливо подумал о своём приятеле Помпей-младший. В довершение всего один из легионеров последней шеренги (метр с каской в высоком прыжке) отстал от товарищей на десяток шагов, запутался в развязавшемся шнурке калиги и рухнул на землю, подняв вокруг облако пыли. Это душераздирающее зрелище окончательно подкосило Страбона. Он схватился за сердце, судорожно отвернулся и осел в предусмотрительно подставленное контуберналом курульное кресло. Бросившемуся на помощь начальнику штаба консул, скрепя зубами, прошептал: "Избавься от него... богами молю... я тебя для чего из грязи поднял... думай!!!". Строевой смотр завершился. Последнее усилие погрузило Страбона в глубокий обморок. Младший Помпей кинулся приводить отца в чувство. Ему это удалось только тогда, когда он прямо в ухо ему прокричал то, что надумал начальник штаба... Квинт Минуций не зря был приближен Страбоном и назначен начальником штаба консульской армии. Решение созрело мгновенно. Избавиться от Цицерона своими силами не получиться - он считается протеже Мария, а ссориться со стариком - себе дороже. Придется избавляться от мерзавца чужими руками. - Мы отправим его в Аускул. Послом. С обширнейшими полномочиями. Ха-ха-ха! Что б я сдох, если Видацилий не принесет его в жертву своим богам. Кстати, будет повод пожаловаться Марию на недостаточное финансирование. из-за которого срывается взятие проклятой крепости... Страбон порозовел: - Смотри, Минуций! Если он вернется - я тебя самого в жертву принесу, клянусь Дитом!
Глава 4. Из «Истории» Гая Летория. «… Мой первый император! С каким чувством вспоминаю я его имя. Человек, который поднял меня из деревенской глуши и направил на военную стезю, который дал мне в жизни Дело! Многие писатели ругают Страбона Помпея. Но что знают они, никогда не спавшие в протекающей палатке дождливой ночью, никогда не копавшие контрвалационный вал в скальном грунте, никогда не мчавшиеся на лошади на ощетинившуюся пиками фалангу, когда кажется, что каждое копье направлено только на тебя? Да, Страбон был груб! Но пробовали ли вы посылать легионеров на стену, с которой льется расплавленный свинец, без мата. Не зря один из греческих тактиков (наверняка – бывший стратэгос) писал: «Мат – основа управления общевойсковым боем!». Будете ли вы произносить перед провинившимся подчиненным декламаторскую речь, если он не выполнил ваше задание, или пошлете его в …, после чего он и отправится в указанное место, по дороге устраняя недостатки? Мои испанцы всегда обижались, если с ними начинали говорить вежливым тоном – они плохо знали латынь и думали, что над ними издеваются. Страбона многие обвиняли в корыстолюбии! Но он никогда не воровал с убытков, а только с прибылей! Пусть критик сам заработает для республики столько золота, сколько принес Страбон, пусть он также жалует наградами и деньгами подчиненных, а потом заговорит о бескорыстии. Война кормит саму себя, и дурак тот, кто не кормился от войны! Страбон был велик хотя бы тем, что родил Великого сына! Но разве стал бы наш Помпей Великим без того примера полководительства, какой давал ему отец? Нет, скажу я вам! И то же скажут все, кто имел счастье служить под командованием двух славных полководцев из рода Помпеев – отца и сына. Мало осталось нас – ветеранов армии Страбона. Многие полегли под стенами Аускула, сражаясь за Рим против союзников, многие – в Риме, поддерживая сенат против консула, тысячи унесла «черная смерть», вырвавшая из нашего строя и полководца. Поля сражений в Европе, Азии и Африке, во всех известных концах нашего мира окропила кровь легионеров Страбона. А какие это были легионы! Сейчас, более шестидесяти лет спустя почти никого не осталось из той, моей первой армии. Из тех моих знакомых жив лишь Гуртарн, один из всадников славной саллувитанской турмы, который стал большим человеком в Тарраконской провинции. Сейчас ему уже за девяносто, но проезжавший в прошлом году мимо Помпей его внук сообщил мне, что старый друг еще бодр. Пусть хранят его боги!..»
89 г. до н.э. Римская республика. Легионный лагерь у Аускула. Утром следующего дня был объявлен приказ по армии, в соответствии с которым Цицерон отстранялся от исполнения обязанностей по службе тыла и получал новое назначение - парламентером. Впрочем, после злополучного строевого смотра, Цицерон согласился бы даже на то, чтобы его сделали заложником - до такой степени его достала жизнь в лагере Помпея. В полдень Цицерона навестил штабной жрец и измерил его. На недоумённый вопрос Цицерона он ответил, что ему для сооружения погребального костра нужно точно знать его размеры. Впрочем, как сообщил все тот же словоохотливый жрец, большинство воинов считало, что это только формальность, потому что тело вряд ли выдадут обратно. Жрец, как он не замедлил объяснить, придерживался такого же мнения - но работа есть работа... В это время в преторской палатке младший Помпей пытался отговорить отца от направления друга на верную смерть: - Отец, а может лучше всё-таки штурм? Я понимаю, что будут потери. Но по-моему армия от длительной осады уже начала шизеть. В общем, надо действовать решительно, я считаю. Ибо при всём моём уважении к ораторским способностям Цицерона - вряд ли он сумеет уговорить гарнизон на сдачу. Так что по любому надо готовить общий приступ. Я давеча объезжал с испанцами город и заметил место, где стена вроде бы вот-вот даст трещину.... Страбон сидел в палатке претория и смотрел на устеленный новым фашинником пол. Он думал о Цицероне, и его начинали мучить угрызения совести - непросто отправлять на верную смерть юношу, ровесника собственного сына. И за что? За то, что он - плохой солдат? Вошедший начальник штаба Квинт Минуций доложил, что Цицерон готов к выполнению миссии и ждет последних распоряжений. Страбон не захотел видеть отправляемого на смерть: - Нет, не надо приводить Цицерона сюда. Отправь лучше его к моему сыну, Минуций. Пусть Гней его проинструктирует. Гней-младший вошел в палатку Цицерона и, потупив взгляд, сказал: - Марк, я тоже осознаю, что это задание не столько почётное, сколько ээ... самоубийственное. Но мы на войне и у тебя приказ. Поэтому надо постараться не только сохранить свою жизнь, но и выполнить приказ... Тем более, что это взаимосвязано... В общем, мне поручено провести с тобой инструктаж. Младший Помпей начал перечислять, на какие трудности осажденных можно сослаться: - Восточная стена треснула, продовольствие на исходе - все пленные об этом говорят, у самого Видацилия печень пошаливает, крепость все равно падёт, так как помощи им ждать не откуда... Отец разрешил гарантировать жизнь всем осажденным, а также сохранение их личного имущества. За исключение главарей восстания.... Скажи им, что если они в течении суток не согласятся, то будет общий штурм. Город отдадут легионерам на неделю. А стены снесут. И за чью-либо жизнь консул тогда не ручается. И тем более за имущество. А их главарей ослепят, оскопят и четвертуют. А город переименуют… Отец придумал неприличное название... Но лучше им его не говорить, а то можешь не успеть закончить речь... Цицерон побледнел и начал оседать. Подхватив друга и отвесив ему пару затрещин, младший Помпей восстановил в нем признаки жизни и продолжил: - Также можно согласиться на сохранение их городских стен. То есть условия предельно мягкие. И тебе, с твоим красноречием, есть надежда их убедить... Консул будут тебе очень благодарен... Обещал даже наградить тебя… посмертно… Если это тебя, конечно, утешит... И, Марк, самое главное. Держаться надо уверенно. С достоинством, но не нагло. Хороший стратег должен уважать своего противника. Цицерон вздохнул. Помпей-младший прервался, с сочувствием посмотрел на него и продолжил с показной бодростью. - В общем, тебе даётся задание не сложнее, чем обычно парламентёрам. Так что не думай... Отец, конечно, вспылил. Но он человек справедливый. Он мне сказал, что ты сам просил, чтобы тебе дали задание по твоим талантам. А сам пойми. Если посылать парламентёра - то только тебя. Больше при штабе никто красиво говорить не умеет... Да… вот еще! До городских ворот с тобой пойдут десять сопровождающих. А потом - только двое. Если осаждённые разрешат. Этого мы пока не знаем... Цицерон вновь начал бледнеть, и Помпей решил его приободрить: - В общем, если город и не сдастся - тоже ничего страшного. Тебя перевели из службы тыла, так что отцу на глаза ты больше не будешь попадаться. Все старания Помпея-младшего, впрочем, были совершенно напрасны. Цицерон не воспринимал ни слова из того, что ему говорилось. Он проникся общим похоронным настроением и начал прощаться с этой жизнью... В довершение всего ему пришло на память, с чего, собственно, началась союзническая война, и тут ему стало окончательно дурно. Аускул представлялся ему логовом кровожадных и диких хищников, ждущих добычу, которой сегодня должен оказаться он - Цицерон. Но даже такое логово страшило его меньше, чем лично Помпей Страбон, представлявшийся ему чем-то средним между лернейской гидрой, Цербером и горгоной Медузой. В связи с вышеизложенным, Цицерон попрощался с Помпеем-младшим, своим единственным армейским приятелем, собрал остатки своего мужества, призвал на помощь все свое красноречие и направился в эту обитель мрака. Представ перед руководством осажденного города, Цицерон мысленно обратился к духу Красса Оратора (ныне покойного) и Антония Оратора (пока еще здравствующего) и произнес: - Граждане Аускула!..
Глава 4.
Из «Истории» Гая Летория. «…и он это сделал! Никто так и не узнал, что говорил Цицерон пиценским вождям и что отвечали пиценские вожди Цицерону, но итогом переговоров был мятеж горожан против руководителя мятежников - Видацилия, резня внутри осажденного города, пожар на форуме, в котором сгорел Видацилий, и обещание выживших сдать город легионам в течении суток. Впрочем, дальнейшая история Республики показала, что Цицерон мог заговорить и уговорить любого – не один и не два раза силой слова он менял судьбы римского народа, направлял политику сенату, возвышал и свергал великих вождей Рима! Я мало знал его в дни аускульской осады, но потом долгие годы гордился, что начинал службу вместе с великим мастером слова. Как жаль, что Фортуна в конце концов изменила ему, а Рок насмеялся над ним, заставив погибнуть от руки внука того, кого он сам считал своим вторым отцом…»
89 г. до н.э. Римская республика. Легионный лагерь у Аускула. Проводив Цицерона на подвиг, Помпей-младший остался ждать его в виду городских ворот, имея на всякий случай при себе крупный отряд конницы. Ворота осажденного города скрипнули, сломались посередине и отворились. Центурион, командующий наблюдателями, немедленно бросился к младшему Помпею: - Гней Помпей, кто-то выходит. Кажись, Цицерон.... Твою ж когорту! Вот везунчик! Помпей вскочил на коня и поскакал к воротам, бросив на скаку ординарцу: - Передай консулу: парламентёр вышел из города! Все остальные со мной, надо вытаскивать его оттуда! После выражения поздравлений, молодой Помпей начал служебные расспросы: - ...Ну а осаждённые-то там как? Про них чуть не забыл спросить. Согласились? Какой-либо ответ передали? Мне над немедленно сообщить консулу! Когда Цицерон осознал, что ему предстоит предстать с докладом перед императором Страбоном, он отчаянно захотел попросить в Аускуле политического убежища. Впрочем, это не помогло бы - он тут же вспомнил, что благодаря его красноречию через сутки Помпей будет и в Аускуле. Поэтому он покорился судьбе и поплелся в палатку командующего. Несмотря на блестящий результат переговоров, Цицерон не сомневался, что Помпей непременно найдет, к чему бы придраться. Например, опять шлем неправильно надет или доспехи не начищены... Старательно избегая леденящего взора командира, Цицерон, запинаясь, поведал ему о том, что аускульцы приняли все поставленные условия и через сутки откроют ворота. При этом голос у него дрожал гораздо сильнее, чем в разговоре с пиценским вождем Видацилием... Консул был СТРАШНО рад видеть Цицерона живым и невредимым. Наскоро расспросив его, он объявил ему благодарность (выразившуюся в снятии одного из ранее наложенных взысканий) и отправил в собственную палатку. Затем Помпей Страбон вызвал начальника штаба: - ... ... ... , я, ... ... ..., предупреждал! Там, ..., на берегах Северного моря, очень нужен командир взвода! И ТЫ! ПАДЛА! ТУДА! ПОЕДЕШЬ! Или продай этого ..., КУДА-НИБУДЬ!!! Если я завтра, ..., ладно, послезавтра его увижу, ты поедешь воспитывать белых медведей! Минуций знал, что консул Страбон шутить не любит и в тот же день вызвал Цицерона и вручил ему документы на перевод и рекомендательное письмо к новому командующему: «Луцию Корнелию Сулле, избранному консулу, Квинт Минуций, начальник штаба консула Страбона, привет шлет! Отправляю тебе, Корнелий, лучшего офицера моего штаба. Используй его на дипломатической работе, так как в этом он лучший из всех, кого только я знаю. Страбон не хотел его отдавать, но я настоял, что такой человек более нужен будущему консулу, чем бывшему, и он, скрепя сердце, согласился. Посылаемый мною Цицерон – отличный солдат, рекомендую его. Также посылаю тебе трех юных рабынь и 50 000 сестерциев из нашей аускульской добычи. Будь здоров!» Цицерон собрал вещи и вечером того же дня отправился к новому месту службы. Карьера Квинта Минуция была спасена. За спиной Цицерона открылись ворота города. Аускул сдавался римлянам. ... А на городском форуме горел погребальный костер - Видацилий не принял поражения... Помпей Страбон выстроил легионы перед главными воротами Аускула. - Бойцы! Грозные альбатросы контрреволюции! Ещё прячется по углам недобитый враг, ещё крадется по темным закоулкам нашей Контрреволюционной Родины чёрная измена! Ещё появляются на её многострадальном теле подлые змеиные укусы! Но мы всегда на страже! Защитим до последней капли нашей красной квирито-латинской крови! Три дня! Город! На разграбление! ВЫ!!! ЗАСЛУЖИЛИ!!! ГРАААБЬ!!! Завершение речи консула утонуло в ликующих криках легионеров. Катилина был в полном восторге, и даже дал своим солдатам поорать всласть. А затем быстрым маневром подвел их так, чтобы они ворвались в город в первых рядах. Во-первых, была в этом некая тень геройства - как бы там не было, но он мог потом говорить, что первым вошел в так долго осажденный город, а во-вторых... ну, это было самое приятное... Помпей-младший выслушал отца и прошептал стоящему рядом кавалеристу: - Вообще конечно давалась гарантия неприкосновенности... Но с другой стороны лучше огорчить врагов, чем своих подчинённых... Хорошо, что Цицерон уехал и этого не увидит... Для него это было бы ударом. Боюсь - последним. Впрочем, кавалерист не слушал рассуждений Помпея-младшего. Он, как и вся армия, во всю глотку орал "Ураааа!!!" своему главнокомандующему.
ЭПИЛОГ.
Из «Истории» Гая Летория. «Город был взят и разграблен. Не было в армии ни одного человека, кто не сколотил состояния в дни падения Аускула. Рабов было так много, что их отдавали за бесценок. Серебро ценилось дешевле медных ассов в обычные времена – торговля шла только на золото. Нашей турме повезло. По приказу штаба нам досталась для проживания улица, на которой проживали ювелиры. Мы не убивали, не насиловали и не обращали их в рабство. Мы просто ограбили их, а затем вывели под охраной на фирманскую дорогу и отпустили. Мы солдаты, а не мародеры, такие как эти отщепенцы из когорты Катилины. Вот уж кто не чурался ничего! Даже ветераны не могли смотреть спокойно на его бесчинства. Впрочем, Катилину боялся даже консул Страбон, который, как мне казалось раньше не боялся никого и которого боялись все. На следующий день после прекращения грабежа, он отправил Луция Сергия в Рим, в составе делегации, везшей реляцию о победе. Отправил, в надежде на то, что он не вернется… А мы остались в Аускуле, в ожидании нового приказа сената и народа Рима».
27 г. до н.э. Империя Августа. Неаполитанский залив. Солнце почти зашло, и над Неаполитанским заливом раскинула свои крылья ночь. Далеко на западе освещался последними лучами круторогий Мизенский мыс. Старик отложил перо – усталые глаза уже не видели строчки на папирусе. Подойдя к краю веранды, он поднес к глазам ладонь левой руки и посмотрел на маленький золотой кружок, размером с ноготь большого пальца, с которого глядел на него старый боевой товарищ – Великий Помпей. Аурей, отчеканенный сыном Великого Секстом в честь перемирия с врагами, заключенного там, где в эти мгновения ныряло в волны солнце, ныне был запрещен к хранению победителем. Старик взглянул на старого друга последний раз и бросил монету вниз, принося ее в жертву Аполлону, давшему ему силы дописать книгу до конца. Тихий плеск поглотил золотой, по ряби волн разбежались небольшие круги. Последний солнечный луч угас и веранда белоснежной виллы на берегу Неаполитанского залива у подножья давно потухшего вулкана погрузилась во тьму…
rjkz1968 пишет: Голосовать можно сразу за несколько понравившихся Вам рассказов. И конечно комментируем написанное.
Количество комментариев зашкаливает!
Стесняются Смелее Господа, а то как то странно получается, тему я завёл и чужие рассказы я получается выставил и мне ставят оценки в рейтинге сообщений за не мои рассказы, какой-то нонсенс однако. Просьба комментировать прочитанное. Скажу от себя, как первый читатель, всё очень понравилось! Но пока, до окончания, не буду писать, что больше всего впечатлило
Так может, и не стоит пока комментариями сбивать тех, кто еще не прочел? Эффект якоря и всё такое... Пока осилил все, кроме последнего, некоторое мнение уже сложилось, но надо дочитать всё
Со своей стороны отмечу, что очень удивлен текущими результатами - реально сильные вещи плетутся в конце, не найдя поклонников, за исключением. видимо, своих собственных авторов...
Больше всех понравилось произведение про "Внука маршала". В нем отображена интересная история как о настоящих раритетах,так и о современных подделках,что как не печально все чаще встречается в наши дни. Автору-спасибо за труды
shef пишет: Больше всех понравилось произведение про "Внука маршала". В нем отображена интересная история как о настоящих раритетах,так и о современных подделках,что как не печально все чаще встречается в наши дни. Автору-спасибо за труды
sogdio пишет: ........................ По антике промолчу, ибо специалист от слова "совсем".
Но всё равно читайте, а вдруг вставит проникнитесь и .... здравствуй Великая История с сражениями при Марафоне и Фермопилах, походами Александра Македонского, восстанием Спартака, Цезарем и Бруттом, Клеопатрой и Марком Антонием, залитой солнцем и кровью ареной Колизея, кровавыми Императорами Рима Калигулой и Нероном, Коммодом и Каракаллой, первым Христианским Императором Константином да и много много ещё того, что уже было и навечно осталось в Истории и частью этой Истории являются Античные монеты, которые и сейчас можно держать в руках, любоваться ими и прикасаться к ним, к кусочкам Великой Истории!
И рассказ опоздавший к началу конкурса. К сожалению форумный движок не даёт возможности вставит его в общую сетку голосования. Но он тоже участвует, голоса за него можно отдавать комментариями в этой ветке обсуждения. Он под № 11. Понравился именно этот рассказ, пишите, отдаю голос за 11 номер, в конце, при подведении итогов посчитаем.
11) Нумизмат Петров и монета Пирра.
Все на заводе знали, что инженер Тобольской фабрики Петр Петров - НУМИЗМАТ и изредка дарили ему завалявшиеся в сундуках и на антресолях монеты, когда надо было умаслить строгого начальника ОТК. Так за 15 лет работы на заводе у него собралось аж 32 монеты.
В 2006 году Петров попал впервые за границу и не куда-нибудь, а сразу в Париж. Он специально 3 года по самоучителю учил французский язык, мечтал пройтись по нумизматическим магазинам на рю де Ришелье и посетить парижскую барахолку. И вот мечта сбылась и он поехал в Париж. В нумизматических магазинах все было очень дорого и он купил там только медную монету времен мушкетеров. А потом на барахолке он приобрел за целых 200 евро у какого-то по виду клошара эту монету. Петров привез монету домой и заботливо положил ее к своим монетам. Еще бы, это монета самого Пирра Эпирского! Так сказал этот колоритного вида клошар, а клошару можно было верить, с его слов он раньше был профессором в Сорбонне и сам собирал монеты, а эта монета – октобол Пирра Эпирского, отчеканенный в Сиракузах на Сицилии была его самой любимой монетой, которая осталась от его когда-то обширной коллекции.
Петров спросил у него почему он не продаст ее в один из нумизматических магазинов на рю де Ришелье, но что старик вскипел, стал ругаться и махать руками. Петров понял далеко не все из его яркой речи, но главное уловил. Месье Бушон обзывался и говорил, что никогда больше не будет иметь дело с этими нумизматическими магазинами потому, что все они жадные жулики и гореть им всем в нумизматическом аду!
Через полгода случился у Петрова 50 летний юбилей, он только что развелся с женой и на старости лет кинулся во все тяжкие, чтобы наверстать бесцельно прожитые в браке годы. Для празднования юбилея наш герой пригласил всю компанию вместе с женщинами разумеется на природу на шашлыки. Когда уже все прилично выпили, юбиляр Петров вытащил из кармана свои монеты и стал про них рассказывать изрядно захмелевшей компании. Сначала от него отмахнулись, но он очень настойчиво (как он умел!) и главное очень громко рассказывал, что вот это мол, монета самого Чингисхана, а этой монетой Д Артаньян кидался в мерзкого трактирщика Бонасье,а вот эта монета того самого Пирра! Потом они пили, плясали, снова пили, прыгали полуголыми через костер - в общем праздник удался. Даже без драки обошлось.
Одна беда - там на берегу Петров и потерял половину своей коллекции, карман его брюк оказался предательски рваным. Когда во время всеобщего веселья напившийся Петров в своих красных труселях на руках нес туда свою даму, от души горланя "Как упоительны в России вечера"! А его одежда была в руках у дамы, вот она-то часть монеток и обронила, так думает и сокрушается инженер Петров долгими зимними вечерами. Хотя его дама - разведенка Верочка из бухгалтерии сразу после потери монет с ним разругалась и в качестве мелкой мести прилюдно заявила, что негоже солидным мужчинам ходить с рваными карманами в брюках. Вот ведь какая стерва! А ведь он ей два раза цветы дарил, в кафе ее водил и даже один раз духи французские подарил! Эх....
Как-то раз на рыбалке шофер из Тобольска Василий Иванович Бутейко в очередной раз безрезультатно закидывая удочку, заметил торчащую из песка на берегу какую-то мелкую железяку. – На грузило пойдет! – подумал он и полез раскапывать эту железяку. Железяка оказалась каким-то темного вида жетоном. Вроде и монета, только не понятно, что на ней написано. Да и не написано на ней толком ничего, только какой-то вроде портрет женщины и столб с другой стороны. Запасливый Бутейко забрал эту монету домой и как—то на длинные новогодние каникулы перебирая свои рыболовные снасти, снова обнаружил ее у себя в банке с крючками и грузилами. – Сереж, спросил бы ты в своем интернете, что это за штука такая, да брось ты своих орков, еще наиграешься, ты ж мне обещал, - обратился он к своему 14-летнему сыну и протянул ему этот темный кругляш, который он нашел на берегу Иртыша.
- Пап, короче, фигня это, я на один форум зарегистрировался, сначала сказали, что это старинная монета какого-то пира, а потом когда я сказал, что ты ее на берегу Иртыша лично нашел, они ругаться стали, мол, я их развожу, откуда типа итальянская монета на берегу Иртыша взяться может. – А ты? – Ну я им тоже написал, что они в монетах сами ни фига не врубаются. – Ну так и что это? Это старинная монета? Cколько же она стоит? – Не знаю. – Так спроси их, что тебе жалко, что ли? – Пап, не могу, они меня забанили. – Что сделали? – Ну забанили, это, отключили в общем. – Это как? – Ну в общем, не могу я больше ничего спросить, - буркнул сын и пошел снова играть в свои компьютерные игры.
Василий Иванович Бутейко вышел в коридор, затянулся сигаретой и всматриваясь в падающий снег за окном подумал. - А вдруг и впрямь ценная какая монета? Надо будет после праздников показать ее на заводе начальнику ОТК Петрову, говорят он в монетах разбирается, может и поможет чем.
Если кто-то ещё хочет прислать свой рассказ, присылайте, с удовольствием разместим в Конкурсе и может быть именно Ваш рассказ выиграет Главный Приз! Да и по любому, уверен, многим будет интересно почитать личное творчество участников этого форума СМ. О условия конкурса и призах можно прочитать здесь
Добавлю картинку к рассказу № 11 наверно такой женский портрет на монете имелся в виду. НО, даже, если не этот, то наверняка что-то действительно красивое. Монеты Эпира большая редкость и мало у кого есть.
Гиви Чрелашвили пишет: А что, можно голосовать за собственное произведение? Впрочем, без разницы. Даже если и можно, это неэтично. Для меня, во всяком случае.
Гиви Чрелашвили пишет: А что, можно голосовать за собственное произведение? Впрочем, без разницы. Даже если и можно, это неэтично. Для меня, во всяком случае.
За что голосовали, Гиви?
Да пока не за что. Не буду же я за свое произведение голосовать!
Пока в отрыв ушли два произведения. 3) Школьный музей 7) Внук маршала. Но надеюсь, что малая активность обусловлена тем, что перед вынесение вердикта читаются все рассказы, а это не быстро и всплеск голосов ещё впереди
Отметил два произведения "Двуликий Янус" и "школьный музей". Первое как стихотворение,а второе как некая исповедь толкнувшая человека к нумизматике.Хотя сам начал собирать от безделия ,если так можно сказать,с начала не осознано,потом проявился интерес и когда что то приобретаешь для себя ,то предмет долгое время лежит рядом.Правда должен сказать со временем изменились требования и раза три все перебирал и кое что пускал на продажу.А сейчас сижу на пенсии и приторговываю,что то приобретаю,а что то достаю на продажу из своего.В нашей жизни главное , что бы интерес не пропал,что мне в этом нравится ,что когда достаешь что то незнакомое,за этим предметом иногда всплывает интересная история,как у меня было когда приобрел "Довмонта".С уважением и наилучшими пожеланиями ко всем форумчанам.
Ботаник-7 пишет: Отметил два произведения "Двуликий Янус" и "школьный музей". Первое как стихотворение,а второе как некая исповедь толкнувшая человека к нумизматике.Хотя сам начал собирать от безделия ,если так можно сказать,с начала не осознано,потом проявился интерес и когда что то приобретаешь для себя ,то предмет долгое время лежит рядом.Правда должен сказать со временем изменились требования и раза три все перебирал и кое что пускал на продажу.А сейчас сижу на пенсии и приторговываю,что то приобретаю,а что то достаю на продажу из своего.В нашей жизни главное , что бы интерес не пропал,что мне в этом нравится ,что когда достаешь что то незнакомое,за этим предметом иногда всплывает интересная история,как у меня было когда приобрел "Довмонта".С уважением и наилучшими пожеланиями ко всем форумчанам.
Здесь история не приобретения монеты ,а её происхождение, кратко "Довмонт" -Литовский князь ,подвергся гонениям у себя ,бежал в Псков,где проявил себя в ратном деле и причислен к лику Святых,таких примеров много и если Царский период ,нам как то в школе преподавали , то княжеский был преподнесен поверхностно и когда приобретаешь что то удельное ,за этим может быть интересная история.
Проголосовал за номер 8. Краткость - сестра Таланта. То ли уже Новый Год на дворе, и читается тяжеловато. То ли ещё что-то. Но короткая быль однозначно одерживает верх. Потому, как с юмором, и читается быстро и легко. А ещё отмечу прекрасный слог у участника, выставившего своё произведение под номером 11. Не в обиду остальным, коллега не обделён талантом. Жаль, голос можно отдать лишь один раз! Всех с наступающим! ☃☃☃
Всю неделю не спеша читал, вникал в суть вопроса каждого творения. Проголосовал было на днях за три позиции: №1 - стих про Рому - люблю идеальную рифму, да и всегда белой завистью завидовал тем, кто умеет сочинять подобные стихи, ибо я к художественной литературе еще со школы отношусь скептически и очень мало что мне может так понравиться, что бы я с удовольствием перечитывал. №2 - стих "Возрождение" также понравился - тут изложение более витиеватым слогом, чем в стихе про Рому. №5 - эпос "Окно" - будто в саду Эпикура побывал после прочтения, хотя только с пятого раза осилил суть. Квантовый мир нумизматики раскрыт на все сто процентов. Надо фильм про Доктора Стрэнджа посмотреть после этого.
Остальные работы тоже хороши, но тут уже играет личное предпочтение. Рассказы интересные, правда некоторые приходилось уже слышать пару раз, например короткую №8 уже кто-то мне рассказывал не раз. Исторические и мифологические рассказы также замечательные и профессиональные, но мне, кто не в теме истории той же святой земли и римской истории пришлось часто спрашивать Гугл на предмет некоторых личных имен и географических названий - это то же самое, если я читаю какого-нибудь Фукидида, у которое всё ооочень интересно, но мало что знакомо. Но тут уже у каждого свои хронологические и географические темы, например, для меня той же античной Сицилии, северной Италии, Испании, Карфагена, Британии, Иудеи, Парфии и Бактрии почему-то не существует - у того же Плиния и Страбона всегда пропускаю описания этих областей, ну да это видимо из-за того, что мои интересы нумизматические с этими областями никогда не были связаны.
И вдруг это искусство пришло в такой упадок, что чеканные работы уже ценятся по одной только их старинности и достоинство их состоит в том, чтобы чеканка была стерта от употребления до неузнаваемости изображения.
Сегодня решено было продлить конкурс до окончания зимних каникул, до 10-го января 23.59.59 так как объём рассказов достаточно большой и не все нашли время в предновогодней суете прочитать их все и по достоинству оценить. Так как на "голосовалку" выставлено время окончания на 31-ое число, 31-го она и закроется, но продолжаем голосовать в комментариях. Голосовать можно один раз и не более чем за три рассказа, комментировать можно сколько угодно! В итоге все голоса будут суммированы. Подведение итогов и награждение победителей 11-го января.
