Эх, в этих случаях в последнее время всегда вспоминаю книгу Михаила Климова "Старый дом", по сюжету которой антиквар-букинист из нашей с вами современности случайно обнаруживает в старом доме дверь, ведущую в 1913 г. из 2013 г. Как можно себе представить, он оценивает свои возможности, составляет список магазинов, которые нужно посетить в 1913 г. и активно скупает старые бумажные деньги в Москве 2013 г. для посещения Москвы 1913 г. через таинственную дверь и покупок там нужного товара. В 1913 г. он посещает фирменный магазин Фаберже, кстати и кое что там прикупает не обращая особого внимания на "огромные цены". Сладкая тема-мечта любого коллекционера)

"Прохоров поднял голову-они стояли у здания на вывеске которого было написано "Фаберже Александр Петрович, доверенное лицо фирмы "К. Фаберже". ....Однако брел он по большому помещению, заставленному стеклянными витринами, с угрюмой мордой. В каждой такой витрине стояли, висели или лежали десятки предметов с перепадом цены от пятидесяти до нескольких сотен раз по отношению к тем деньгам, за которые они доставались здесь и могли быть проданы там. Казалось бы, радоваться надо такому немыслимому шансу разбогатеть…
Вот самый элементарный набор десертных ложек, ножей и вилок на двенадцать персон в родной коробке. Стоит здесь примерно…
– Двадцать пять рублей… – услышал он голос приказчика, который незаметно возник рядом
– Угу… – буркнул Прохоров.
А там у себя, Слава не был твердо уверен, но знал, что тысяч семь, а то и десять долларов он получит быстро и легко, а уж если за дело возьмется Маринка, то и двенадцать впереди светит.
Но двадцать пять местных карбованцев обходятся ему всего-то от семидесяти пяти до трехсот родных российских рублей образца начала двадцать первого века, то есть от двух с половиной до десяти долларов.
И причем товар этот только дай – с руками оторвут…
Но ладно, прочь от витрин с понятными и обычными вещами…
Потому что еще прекрасней и страшней получалось на серьезных предметах: Святой Георгий на коне, аналойного размера, углы и венец эмалевые, причем не нарядная, но простонародная перегородка, а благородный гильяш – тут получался…
– Сто пятьдесят рублей, как одна копеечка… – с явным почтением то ли к самой сумме, то ли к человеку, которого столь дорогой предмет мог заинтересовать, сообщил приказчик.
– Угу… – опять буркнул Слава.
То есть от пятнадцати до восьмидесяти долларов…
А продать его с песнями можно было тысяч за тридцать…
А то и все пятьдесят…
А вот пара стеклянных ваз, явно французских, скорее всего, Галле, а может, еще и императорского стеклянного завода, что в этой ситуации лучше, разных, но немыслимым искусством ювелиров превращенных в прекрасную пару.
Здесь стоит очень дорого…
– Двести пятьдесят рублей… – перешел на шепот приказчик.
Но ведь это меньше ста долларов.
Смешно, в той, его Москве, таких вещей нет вообще, а если появляются – цена по запросу – сколько скажешь, столько и получишь…
А вот…
– Чем господин интересуется? – услышал он голос за своим плечом. – Только что получили потрясающий эсклаваж работы самого покойного Михаила Евлампиевича Перхина. Делали для одного из купцов наших, точнее для его супруги, да померла, вот и принесли нам комиссионерствовать…
Слава обернулся – позади, вместо уже привычного молодого парня, стоял невысокий, в тонких очках, мужчина средних лет.
– Я смотрю, вы на лучшие вещи внимание обращаете, умеете ценить, значит… – вежливо склонил он голову.
Ага, это, видимо, владелец магазина.
– Александр Петрович Фаберже, хозяин московского филиала… – представился мужчина, давая нашему герою свою визитку, и протянул руку, видимо, ожидая ответной карточки.
К такому повороту событий Слава был готов. В той его жизни он визиток не имел никогда (а что на них писать – антикварный дилер? букинист?) и привык отвечать вот таким протянутым рукам.
– Извините, карточек с собой не захватил… Вячеслав Степанович Прохоров, – представился он, – купец…
Это уже была чистая импровизация, с другой стороны, он что, не покупатель что ли?
А значит, купец…
Фамилия его произвела впечатление, наверное, приняли за одного из владельцев Трехгорки. Слава увидел, как кроме хозяина и первого приказчика к ним подтянулся еще один и застыл в вежливом полупоклоне.
Прохоров не стал уточнять, откуда он и в каких отношениях к знаменитому семейству.
Однако надо было продолжать ломать комедию. Он обернулся к своей спутнице, которая стояла чуть в стороне и с еле заметной усмешкой наблюдала за происходящим:
– Надин, душа моя, – сказал он в надежде, что Надежда оправдает его надежды, – не подскажешь мне, что такое эсклаваж?
– Думаю, что это два браслета, соединенные цепочкой… – сказала она, приняв игру, – от французского слова, означающего – рабство…
– Абсолютно верно, мадам, – слегка поклонился Александр Петрович, – однако нельзя забывать, что рабов приковывали не только за руки, но и за шею. И в нашем случае эсклаваж – это как раз шейное украшение…
Он теперь обращался исключительно к Надежде, видимо, считая, что уж украшение-то она заставит мужа купить.
– Желаете посмотреть?
– Как скажет папа… – умильно улыбнулась ему она. – В нашей семье все по-старинному, женщины и младшее поколение права голоса не имеют…
Но Славе было не до эсклаважей.
Он думал, считал, прикидывал…
Открывающиеся возможности ошеломили его…
Надо все сделать грамотно, не спеша, просчитывая все ходы наперед хотя бы на три-четыре шага.
Он взял себя в руки, оглянулся по сторонам.
– Вы знаете, – честно сказал он, забавляясь, тем, что совсем не врет, – мне надо подумать… У меня относительно вашего магазина очень большие расчеты. Но… Но я должен все прикинуть…
А про себя подумал:
И с Маринкой посоветоваться…
И с Володей…
А сейчас надо уходить и как-то пережить все это.
– Конечно, конечно… – несколько разочарованно сказал Александр Петрович.
Прохоров хорошо понимал, что уйти сейчас вот так, ничего не купив, значит оставить после себя самое неприятное впечатление. Поэтому он осмотрелся и ткнул пальцем в два предмета в двух разных витринах.
– С эсклаважем пока повременим… А сейчас я возьму вот это и вот это…
Первым был самый обыкновенный кирпич, только окаймленный серебром и превращенный в… спичечницу.
– С вашего позволения я все оплачу, но за кирпичом вернусь к вечеру…
– Конечно, конечно… – уже веселей сказал Фаберже.
Слава, не торгуясь, заплатил запрошенный полтинник и они вышли из магазина.
Но вторую покупку – небольшую коробочку сантиметра три в поперечнике – он сразу взял с собой.
Коробочку эту он заметил давно и у него были на нее далеко идущие планы."