КИР БУЛЫЧЕВ
ДЕЛО НУМИЗМАТОВ
(Главы из книги «Как стать фантастом»)

... Началось все в декабре 1969 года.

Я помню, что в подвале на Пресне, где собирались тогда нумизматы, мне сказали, что арестован Буторов — реставратор Исторического музея. Я с ним приятельствовал, незадолго перед этим он командовал странной экспедицией, в которую пригласил меня: экспедиция собирала в Ярославской области по деревням предметы дореволюционного быта для создания в Шушенском — месте первой ссылки Ленина — музея той эпохи. То есть там решено было воссоздать всю деревню, какой она была на рубеже века.

Мы славно покатались две недели по умирающим деревням Ярославщины, покупая или получая в подарок от местных бабушек иконы, жестяные банки, бутылки из-под шустовского коньяка и прочие чудом уцелевшие вещи.

За что арестовали Буторова, я никак не мог понять. Он не был крупным коллекционером и вроде бы ни в чем предосудительном не был замечен.

А следующие дни принесли целую гроздь сенсаций.

В Москве начались аресты среди коллекционеров, арестовывали их в Киеве (особенно энергично) и других городах. Кроме, как говорили, Ленинграда. Мне приходилось слышать, что партийным вождем Ленинграда в то время был некий Толстиков, а его референт собирал марки. И когда из прокуратуры пришел список коллекционеров, которых следует арестовать, референт принес шефу письмо с отрицательным комментарием. Вот и остались ленинградские коллекционеры на свободе.

А началось все, как мне известно, с Киева, где городская прокуратура арестовала какого-то человека, у которого нашли много монгольских тугриков. Ими он торговал среди коллекционеров. Продавца арестовали, а в записной книжке нашли телефоны и адреса покупателей.

И вот тогда в сознании городского прокурора родилась светлая идея.

В апреле наступающего 1970 года состоится великий праздник — столетие со дня рождения Ленина. Все делают Ленину и его партии подарки, а киевская прокуратура еще не сделала. А вот мы организуем большое дело с конфискациями. Ведь всем ясно, что все коллекционеры, особенно нумизматы — это подлые накопители ценностей. Отнимем ценности, Родина будет благодарна.

Статья, как у нас бывает, сразу нашлась. Если не ошибаюсь, ее номер был — 78. Она гласила, что любые сделки с драгоценными металлами и изделиями из них, заключенные помимо государственного банка, являются преступными и караются заключением на срок до восьми лет.

Статья эта и соответствующий указ от 1937 года употреблялись редко. Ведь если ее принимать всерьез, то любая покупка серебряной ложечки становится преступлением. Зато если подходило время и нужда в ней, то статья «просыпалась» и била по своим жертвам.

Киевский прокурор арестовал две дюжины коллекционеров по записной книжке торговца тугриками, и их тут же начали интенсивно допрашивать. Ведь к концу 60-х годов наша страна была почти правовым и почти демократическим государством. Следовательно, держать без предъявления обвинения можно было лишь трое суток.

И вот людей разного возраста, никогда не сталкивавшихся с уголовным миром и полагавших, что занимаются благородным делом, кинули в тюрьму и начали беспрерывно допрашивать. Им говорили: «Расскажите все, что знаете о своих товарищах-нумизматах, когда, что покупали, меняли, продавали. А потом мы отпустим вас домой к маме, жене или внучке».

И люди трое суток выкладывали все, что помнили о своих нумизматических пристрастиях. Через три дня набралось достаточно компрометирующих данных, чтобы в соответствии с 78 статьей всех их оставить в тюрьме.

А сеть расширялась.

И наступил через несколько дней момент, когда в нее попал и я.

Произошло это потому, что, когда арестованных спрашивали: «С кем вы знакомы?», они в один голос называли мое имя — они полагали, что я — ученый, писатель, должен быть в глазах следствия хорошим человеком и знакомство со мной послужит им на пользу.

Так что дня через четыре у следствия были основания полагать, что я и есть та страшная фигура, что руководит всем преступным миром «нумизматов».

Я был у мамы, когда поздно вечером мне позвонила жена и сказала:

— Я думаю, что к тебе пришли. Несколько раз звонили в дверь и спрашивали, дома ли ты. Я не стала открывать.

К тому моменту я был более-менее готов к визитерам. Ведь все мои нумизматические друзья уже были арестованы, и наивно было бы полагать, что меня пожалеют.

Для того, чтобы уменьшить свою будущую вину, я провел у себя тщательный обыск. Но искал я не монеты, а запрещенную литературу, а также собственные антипартийные опусы.

Когда я поднялся на лифте к себе на девятый этаж, то увидел пролетом выше три черных силуэта на фоне окна.

Они спустились со мной и вошли в квартиру.

Они провели у меня весь вечер и часть ночи, играя, как положено, различные роли: грубый следователь, простой рабочий парень и сочувствующий интеллигент.

Найти ничего интересного им не удалось: я собирал в то время настольные памятные русские медали, но они были бронзовыми, и статья ко мне не подходила. А так как они мне дали некоторое время, чтобы подготовиться, то и признаваться в «сделках с изделиями из серебра и золота» я не стал.

С тех пор меня стали таскать на допросы по поводу всех, кто упомянул меня в качестве друга или знакомого. Допросы были разными, порой до двенадцати часов подряд. Делом занимались и Прокуратура, и Министерство внутренних дел, и Безопасность. Они все соревновались в том, кто лучше сделает подарок Ленину к апрелю 1970 года.

Господи, какие это были серые люди! Помню главного следователя, который упорно произносил слово «мумизматика», так и не научился до конца следствия.

Следователи сами пугали друг друга масштабами дела, а оно рассыпалось, несмотря на признания всех обвиняемых.

Тем временем Общество филателистов, в которое входили тогда нумизматические клубы, в лице его председателя, знаменитого полярника Кренкеля, вывесило на всех клубах такое объявление:

«В то время как филателия воспитывает в молодежи патриотические чувства, нумизматика учит ретроспективному взгляду на историю. Для того, чтоб уберечь молодежь от вредного влияния нумизматики, все клубы в СССР закрываются, и занятие нумизматикой считается предосудительным».

Затем родилась идея расплавить на серебро все конфискованные коллекции в стране. А коллекции были неплохие, лучшие коллекции. И серебро по весу сдать государству.

К счастью, в то время в это дело вмешался Исторический музей, и его сотрудники смогли убедить следствие, что монеты и медали больше стоят целыми, чем расплавленными.

Наконец через полгода или чуть больше состоялся первый из судов в Москве. Помню, что на нем судили Буторова и моего друга Юрия Митина. У меня сохранился обвинительный приговор по его делу. В приговоре 62 пункта такого рода: «Такого-то числа преступно купил медаль», «Такого-то числа преступно обменял монету на монету», и так далее...

По сумме этих преступлений Митин получил пять лет тюрьмы и лагерей. Остальные — не меньше.

А тем временем началось какое-то шевеление. Появилась, помню, статья в либеральной «Литературной газете», которая называлась «Дело нумизматов», в которой впервые открыто рассказывалось о произволе и беззаконии под видом закона. Благо юбилей Ленина миновал и обошелся без великого подарка.

Появилась публикация даже в «Нью-Йорк Таймс» о запрете нумизматики в СССР, что подавалось там как анекдот.

Так что когда начался второй суд над остальными московскими нумизматами, произошли перемены. Оказалось, что киевский прокурор проворовался и его посадили самого, отстранили следователей и послали на процесс нового прокурора.

Процесс прошел куда более мягко, чем первый. Подсудимым в основном дали те сроки заключения, которые они уже отсидели в тюрьме. Ведь в нашей стране никто не может попасть в тюрьму безвинно. И если ты все же угодил в тюрьму, то можешь быть уверен, что суд тебя осудит как минимум на время отсидки.

В этом отношении характерна судьба моего друга Митина.

Как я говорил, ему дали пять лет лагерей. Затем, когда все дела пересматривали, ему уменьшили срок, полагая, что он уже отсидел три года. И приговорили его повторно к трем годам. А когда письмо об этом достигло лагеря, оказалось, что Митин просидел уже три с половиной года.

Ах, как мы этого не любим!

Тогда Митина вызвал к себе начальник лагеря и сказал:

— Тут накладка произошла, ты у нас лишних полгода просидел. Так что я тебе в качестве компенсации даю чистый паспорт, а ты уж, будь любезен, молчи, никому ни слова!

Чем дорог советскому человеку «чистый паспорт»?

Дело в том, что если ты сидел по плохой статье (а валютная входила в их число), то по возвращении из лагеря ты не имел права жить в крупных городах. А тут — поезжай домой всего-навсего за лишние полгода несвободы!

Правда, потом уж Митин так и не сумел устроиться в Москве по специальности. Он закончил в свое время философский факультет университета и Историко-архивный институт. А в течение двадцати лет после лагеря до пенсии он работал электриком — нельзя же подпускать к чистым занятиям такого страшного преступника!

Из жертв тех лет я помню человека, который сошел с ума, еще одного, который умер в тюрьме. Остальные выжили, но так как никто не признал процесс антизаконным, никому не возвратили конфискованные коллекции.

В лучшем случае они осели в запасниках музеев, в худшем были разворованы. Я помню, когда ходил на допросы, как милиционеры и следователи растаскивали блестящие «штучки».

Мне, кстати, взятые на время ордена и медали, которые я получил от обвиняемых, так и не возвратили.

Сейчас, как вы отлично знаете, в России существует нумизматическое общество, но это ничего не означает. Время от времени милиция совершает набеги на клубы коллекционеров. У нас «был бы человек — статья всегда найдется!». И арестовывают людей за собирание советских наград, за собирание фашистских наград (почему-то они у нас приравнены) и еще за все, что не понравится милиции.

А если завтра надо будет устроить большой процесс и закрыть клубы нумизматов, это будет сделано в одночасье. Тогда, если останусь жив, напишу об этом отдельно.