Для Русского государства XVI—XVII вв. основная торговая монета Запад­ной Европы — талер — была только видом ввозимого товара. Монетные клады, во множестве находимые в пределах исторических границ Русского государства, в отличие от изобилующих талерной монетой кладов Прибалтики, Польши, Укра­ины и Белоруссии XVI—XVII вв., совершенно не содержат талеров, тогда как актовые материалы свидетельствуют об огромном ввозе талеров через западные ру­бежи и через Архангельский порт. В России талер получил название „ефимок", восходящее, как известно, к названию места первой чеканки талеров — Иоахимсталю.

Никакая иноземная монета не допускалась в русское обращение и сразу же уничтожалась, превращаясь в монетный металл для чеканки русских копеек или в сырье для ювелирного производства. Тем не менее талер как универсаль­ная торговая монета Западной Европы оказывал скрытое воздействие на русскую монетную систему. Осуществленная на пороге XVIII в. реформа Петра Великого ввела талер в русское денежное дело на положение рубля, но подчинила его традиционной для России десятичной структуре номиналов, которая стала досто­янием мирового денежного дела почти столетием позже. (1)

Тем больший интерес представляет нумизматическое наследие неудачных реформ царя Алексея Михайловича, начавшихся в 1654 г. и закончившихся в 1.663 г. возвращением к дореформенной системе обращения. Рассмотрению этих реформ в целом посвящено специальное исследование, (2) и здесь нет необходи­мости подробно излагать их. Достаточно лишь сказать, что в ходе реформ с 1654 г. по начало 1659 г. в законное обращение России было введено огром­ное количество превращенных в русские монеты талеров — перечеканенных или только контрамаркированных. Настоящее издание является опытом возможно полного каталога таких монет. Результаты историко-нумизматического анализа этого материала изложены в упомянутом исследовании.

В 1654 г. была сделана попытка создать русскую крупную серебряную мо­нету европейского типа, приемлемую как для собственно русского обращения, так и для обращения только что воссоединенной с Россией Украины, для кото­рой талер был традиционной платежной единицей. В течение нескольких меся­цев на Московском денежном дворе производилась так и не вышедшая из ста­дии технических опытов перечеканка талеров в монеты рублевого достоинства. Рублевики Алексея Михайловича 1654 г. очень редки, что и не удивительно, так как общее количество выпущенных в обращение и вскоре же изъятых из него монет едва ли превышало 5 или 6 тысяч штук.

При предварительной обработке талеров, заключавшейся в сбивании старых изображений и надписей, многие монеты деформировались и утрачивали круглую форму, но почти каждая позволяет обнаружить хотя бы слабые остатки преж­ней чеканки, а многие могут быть опознаны достаточно точно. Чеканка произ­водилась на „молотовых снарядах", осуществлявших тиснение силой падающей тяжести. Механической чеканкой объясняется постоянно наблюдаемое, довольно устойчивое взаимоотношение осей композиции сторон. Оттиск штемпелей почти никогда не переходил на кружок полностью, и большинство рублевиков отчеканено с большими или меньшими дефектами. Особенно стра­дала плотно выписанная круговая надпись лицевой стороны.
В том же 1654 г. с несколько большим успехом велась чеканка полуполтин, т. е. монет достоинством в 1/4 рубля. Для этого предварительно „сбитые" тале­ры рассекались на 4 части. Известно, что в течение только первого месяца чеканки таким образом было переработано около 40 тысяч талеров. На некоторых полуполтинах также обнаруживаются следы прежней чеканки.
Одновременно с чеканкой рублевиков велись еще более безрезультатные опыты чеканки „медных ефимков" — полтин. Их выпуск в обращение едва ли достиг даже одной тысячи штук, чем объясняется их особенная редкость. Они не имеют прямого отношения к западноевропейской монете, введенной в рус­ское обращение, но в техническом и композиционном отношении очень тесно связаны с рублевиками, почему им тоже отведено место в настоящем ката­логе.
Законодательно приравненный в цене к 100 прежним серебряным копейкам (остававшимся в законном обращении) рублевик 1654 г. был неполноценной мо­нетой, так как содержание серебра в нем было значительно ниже. В начале 1655 г. уже отказались от этого начинания и вернулись к единой метрологии старого рубля, составляемого 100 серебряными копейками, не оставляя, однако, намерения и в дальнейшем выпускать в обращение талеры, определенным образом приспособленные к местному обращению.
На этот раз было предпринято гораздо более простое в техническом отношении контрамаркирование, которое и делало законным обращение талеров, а цена „ефимка с признаком" (т. е. с клеймом) была установлена в 64 копейки — в со­ответствии со средним количеством серебряных копеек, выделывавшихся из од­ной талерной монеты. Надпись „рубль" на оставленных в обращении немного­численных рублевиках 1654 г. потеряла свое значение, так как они получили ту же оценку, что и любые другие ефимки.
Вопреки широко распространенному мнению, выпуск клейменых талеров не только не преследовал каких-то чрезвычайных доходов по сравнению с прош­лым, но, напротив, явился возвращением к дореформенному полноценному се­ребряному рублю. Надчеканка ефимков снимала лишь ничтожные расходы по производству копеек (малые доли копейки на 1 ефимок). Однако следует отме­тить, что номинальная оценка в 64 копейки была единой для всех надчека- ненных талеров — как для „любских", т. е. старых, более тяжелых монет, так и для нидерландских альбертусталеров (патагонов), хотя установленная законом государственная закупочная цена для последних была ниже („любский" талер — 50 коп., „крыжовый" — патагон — 48 коп.). Единственный известный нам экзем­пляр надчеканенного подлинными клеймами левендальдера,— по-видимому, резуль­тат ошибки Денежного двора. Левендальдеры в рассматриваемое время крайне неохотно закупались русским правительством по цене около 38 коп. и даже ефимками не назывались. Для них было особое название—„лёвок".
Надчеканка ефимков производилась вручную, всегда только на одной из сторон монеты, парой клейм — обыкновенным круглым штемпелем русской копей­ки с изображением царя-всадника с копьем в руке и со знаком Денежного двора М (Москва) под конем и небольшим прямоугольным клеймом с арабскими

цифрами „1655". Известен один ефимок, на котором выбито только годовое клей­мо, но, как правило, оно выбивалось после круглого, так как на многих ефим­ках оно частично покрывает последнее. На немногих ефимках, напротив, поста­вили только круглое и забыли выбить годовое. Наконец, известны ефимки, на которых от круглого клейма имеется только четко оттиснутый бусовый ободок, внутри которого поверхность штемпеля была явно углублена, так как попавший в ободок рельеф части находившегося на талере изображения остается неповреж­денным и примят только у ободка. 

Подлинность или, по крайней мере, современ­ность этих ефимков эмиссии 1655 г. никаких сомнений из вызывает, так как все они происходят из кладов XVII в.

Все дошедшие до нас ефимки с клеймами одного типа, подлинность кото­рых неоспорима (только такие клейма встречаются на мотетах из кладов), надчеканены несколькими совершенно одинаковыми штемпелями, переведенными с одного маточника (матрицы). Штемпели различаются только по диаметру бол­ванки, на которой они были воспроизведены. Одни имеют выдавленное на талере свободное поле шириною до 5 мм вокруг изображения, на других оно уже, а некоторые болванки точно соответствовали диаметру штемпеля. Небольшое число ефимков надчеканено сильно сработанным штемпелем, у которого ободок почти не сохранился и само изображение кажется более щуплым.

Многие талеры в результате сильного удара при клеймении раскалывались. На некоторых ефимках сквозные трещины достигают половины диаметра кружка.

Надчеканка началась во второй четверти 1655 г. и продолжалась менее года. Последнее видно из того, что среди известных нам в количестве более 900 экзем­пляров ефимков имеется довольно заметная группа монет, относящихся по соб­ственной дате к 1655 г. , тогда как надчеканенные монеты 1656 и следующих годов уже совершенно неизвестны. Судя по некоторым данным, эмиссия ефим­ков могла составлять от 800 тысяч до 1 миллиона штук.

„Ефимки с признаком" и приравненные к ним в 1655 г. рублевики 1654 года находились в русском обращении до начала 1659 г., когда последовало их за­прещение, и населению было предложено сдать их в казну для обмена на копей­ки. Этим объясняется отсутствие ефимков в кладах монет, обнаруженных на собственно русской территории. Однако запрет обращения ефимков не мог иметь никакой силы на Украине, где до начала XVIII в. сохранялось обращение польской и западноевропейской монеты. Поэтому ефимки, в значительном коли­честве попавшие в обращение Украины, обильно представлены в ее кладах. Например, в известном кладе Киево-Печерской лавры (1898 г.) на более чем 9 тысяч талеров приходится около 250 штук клейменых ефимков. Если принять во внимание, что надчеканка ефимков производилась так недолго, то процентное отношение их к общей массе монет клада приходится признать очень высоким.

Кроме ефимков Лаврского клада, каталог охватывает ефимки, происходя­щие из ряда других кладов Украины, в которых они находились вместе с тале­рами и другими монетами. Больше всего кладов с ефимками найдено на Черни- говщине: с. Гремячь Новгород-Северского уезда, 1882 г. (9 экз.), с. Гуньки Черниговского уезда, 1915 г. (4 экз.), г. Чернигов, 1923 г. (3 экз.,) с. Смолян­ка Козелецкого уезда, 1923 г. (2 экз.) и Черниговский или Городненский уезд, около 1906 г. (1 экз.). На Полтавщине — клады из м. Опошня, 1881 г. (1 экз.), с. Старые Сенжары, 1909 г. (1 экз.). На Киевщине — с. Китаево близ Киева (4 экз.) и с. Пологи Гребёнковского р. (1 экз.). На Волыни — с. Устье Ольго- польского уезда, 1878 г. (1 экз.) и с. Закусилы Овручского уезда, 1888 г. (1 экз.).

Удалось установить присутствие ефимков только в двух кладах из Белорус­сии. Оба найдены на Могилевщине (г. Горки, 1890 г. и урочище Лохмановка в Рогачевском уезде, 1917 г.) и включали по одному ефимку. Однако наличие 15 ефимков в сравнительно небольшой коллекции Витебского музея убеждает, что в Литве, а также и в Белоруссии ефимки имели довольно широкое распро­странение, так как эту коллекцию, собранную А. Р. Бродовским в Литве и на Витебщине, в основном составляют монеты из местных находок. С Украины или Белоруссии отдельные экземпляры талеров, получивших в Москве клейма, могли возвращаться в западноевропейское обращение. В каталоге описаны два ефимка из клада, найденного в 1945 г. в селении Силструп в Ютландии, и один ефимок из находки 1955 г. в Будапеште.

Известно, что во время эмиссии 1655 г. в Москве возникли опасения подделки ефимков, которая могла представлять определенные выгоды для фальсификаторов. Находившимся в России иностранным купцам вскоре после выпуска в обращение ефимков было строго запрещено принимать их или производить ими платежи. В нумизматической литературе встречаются утверждения относительно широкого размаха фальсификации, однако нумизматический материал не оправдывает это мнение, так как известно только четыре пары клейм, отличающихся от бесспор­но подлинных. Рассматривая их, следует иметь в виду, что со второй половины XVIII в. ефимки чрезвычайно высоко ценились русскими собирателями, а в XIX в. в России временами пышно процветало антикварное подделывание монет. (3)
Проще всего обстоит дело с „ефимками", изготовлявшимися на Петербург­ском монетном дворе начиная с 90-х годов XVIII в., когда была создана целая коллекция штемпелей для чеканки „древних" монет (около 1840 г. по ходатай­ству Археолого-нумизматического общества весь комплект штемпелей был уни­чтожен). (4) Для этих ефимков специально изготовленными штемпелями чеканились повторения брабантского патагона (б. г.) Альберта и Елизаветы, легко опозна­ваемые по излишней четкости и сухости формы монеты и рисунка. Круглое клеймо на всех известных экземплярах обычно выбивалось в центре, поверх испанского герба. На круглом клейме в точечном ободке находится очень измельченное изображение всадника с крохотной головкой, под конем обычная монограмма, годовое клеймо излишне четкое, на аккуратно опиленной прямоугольной болванке (табл. XXIV, а). Это же круглое клеймо выбито (без годового) на половинном обрубке подлинного мансфельдского талера 1613 г.

Остальные три пары клейм заслуживают гораздо большего внимания и глав­ным образом потому, что сам отбор монет для надчеканки имеет довольно осмы­сленный характер: значительное большинство их составляют левендальдеры и другие, внешне сходные с талерами, но неполновесные монеты, собственные даты которых никаких замечаний не вызывают. Предположить такой тщательный и разумный отбор фальсификаторами XIX в. довольно трудно, да и редкость этих подделок говорит сама за себя.

На двух левендальдерах круглая надчеканка довольно удачно передает ха­рактер русских штемпелей. Клейма очень широкие, а годовое с одной стороны закруглено; оттиски клейм так же потерты, как и сами монеты. Этот тип вы­зывает наибольшее доверие как подделка, современная выпуску 1655 г.
На десятке монет 1620— 1640-х годов выбито клеймо, более или менее вы­держанное в духе русских монетных клейм XVII в. Всадник с крупной головой, в очень большой короне о трех зубцах, на идущем шагом коне, но под конем вовсе нет знака. Годовое клеймо по длине несколько больше обычных подлин­ных клейм. Пять монет (два гульдена и три левендальдера) никак не могли получить официальную надчеканку. Несколько смущает лишь то, что поверх­ность клейм во всех случаях имеет очень свежий вид и почти не потерта.

Клейм третьей пары выполнены особенно беспомощно и неумело даже в смысле обыкновенной графической грамотности. Передние ноги коня согнуты, знака тоже нет. Шестнадцать надчеканенных монет включают девять левендаль- деров и один гульденталер.
Все три группы в целом с наибольшей вероятностью можно признать под­делками фальшивомонетчиков XVII в. Однако нужно учитывать, что пока мы не располагаем сведениями о присутствии в кладах хотя бы одной монеты перечисленных типов.
Поддельные ефимки всех видов, кроме „петербургских", описаны в конце каталога (раздел IV).
Нужно ещё упомянуть о принадлежащей Эрмитажу странной золотой пла­стинке с оттисками штемпеля и годового клейма, знакомых нам по ефимкам. Слегка помятая пластинка неправильной овальной формы напоминает встречаю­щиеся среди нумизматического хлама монеты, побывавшие под колесами поезда; всё подсказывает, что была расплющена золотая монета, быть может даже XVIII в., так как на одном из краев овала, кажется, просматриваются цифры, довольно характерного для этого времени начертания, впрочем вес пластинки —4. 89 г — не соответствует никакому из русских золотых номиналов. В центре овала вы­бито круглое клеймо, сбоку видна ещё часть такого же, а с четырех сторон повто­рено годовое клеймо. Клейма аутентичны подлинным. По всей вероятности, штем­пели были воспроизведены посредством гальванопластинки, или каким-либо иным способом. Признать эту пластинку памятником XVII в. невозможно (5) (табл. XXIV, б).
Очень редки половинные обрубки талеров с надчеканенными клеймами. На двух из них клейма были выбиты после рубки монеты, что снимает всякие подозрения в подделке. По-видимому, Денежный двор получал в партиях тале­ров немногочисленные довески-половинки (большие партии талеров принимались на вес) и клеймил их. Но некоторые половинки с клеймами отрублены после клеймения. Быть может их отрубили от сильно поврежденных ударом монет.
Заклейменные в 1655 г. русским штемпелем талеры уже давно привлекают к себе внимание нумизматов. После А. Мейерберга, включившего в свой путе­вой альбом 1661 г. зарисовку такого талера, эти монеты неоднократно описы­вались и воспроизводились во многих „Талер-кабинетах" XVIII и начала XIX в., в монографиях, посвященных тем или иным разделам западноевропейской нумиз­матики, в новейших каталогах собраний и в аукционных каталогах монет, а небольшие группы талеров с клеймом 1655 г. описаны в нескольких трудах, посвященных монетам „чрезвычайных выпусков". Однако до настоящего времени не существует издания, способного дать сколько нибудь широкое и целостное представление об этой своеобразной и обширной группе нумизматических памятников, одинаково интересных для русской и западноевропейской нумиз­матики. В русской литературе самый большой сводный список ефимков, охваты­вающий только 56 монет, содержится в труде Ф. Ф. Шуберта, опубликованном сто лет тому назад.

Нижеследующий каталог включает одну тысячу тридцать семь монет: 38 рублевиков, 13 полтин и 956 подлинных и 30 поддельных ефимков. (6) Несрав­ненному собранию Эрмитажа принадлежит почти половина всего описанного: 14 рублевиков, 5 полтин и 455 ефимков. Составитель глубоко благодарен названным ниже хранителям и научным сотрудникам государственных музейных собраний СССР и заграницы, а также коллекционерам, откликнувшимся на призыв помочь в сборе материалов или даже по своему почину посылавшим в Эрмитаж эстам- пажи, слепки и фотографии монет.
Знакомое составителю de visu собрание Исторического музея (6 рублевиков, 4 полтины и 160 ефимков) было предварительно систематизировано и описано В. Л. Яниным. С монетами Берлинского государственного музея (14 ефимков и 3 рублевика) и коллекции Лейпцигского университета (4 свинцовых копии ефимков) удалось ознакомиться перед возвращением Германской Демократиче­ской Республике временно хранившихся в СССР немецких музейных ценностей. Уже после получения эстампажей и фотографий, присланных А. Д. Руденко, составитель имел случай ознакомиться с собранием Киевского исторического музея (22 ефимка и 1 рублевик). 12 ефимков удалось выявить при разборке коллекции Витебского музея. Знакомы составителю и 2 ефимка погибшей во вре­мя последней войны коллекции Харьковского университета.
По полученным репродукциям описаны 15 ефимков Черниговского музея (В. И. Мурашко), 3—Одесского археологического музея (А. Г. Сальников), 2 — Львовского исторического музея (И. М. Заяц) и 1 — Каунасского исторического музея (К. М Церспинкис). Из-за границы был получен материал для каталога из следующих музеев: Королевского мюнцкабинета в Гааге(доктор Энно ван Гелдер) 1экз. музейной коллекции и 12 экз. ефимков хранящейся там же коллекции г. В. ван Реде; Венского собрания (доцент доктор Э. Хольцмайр) —8 экз.; Вен­герского Национального музея в Будапеште —7 экз. и Музея Будапештского замка (доктор Фелеп Ференц)—1 экз.; Британского музея (профессор Д. Уокер) — 5 экз.; Мюнцкабинета Королевского Национального музея в Копенгагене (професор Г. Гальстер) —5 экз.; Пражского Народного музея (доктор Любомир Немешкал) — 3 экз.; Королевского Мюнцкабинета в Стокгольме (доктор В. Швабахер) —1 рубле­вик и 1 ефимок и Национального музея в Хельсинки (доктор Юкко Войонмаа) — 1 ефимок.
Несколько десятков описанных ефимков принадлежат к частным коллекциям — И. Т. Бабанского (Кировоград), А. Д. Быкова (Ленинград), В. Вайншенкера и Е. Ф. Черниговского (Одесса, слепки доставлены Одесским музеем), И. Д. Галькевича (Витебск), О. Купермана (Ленинград), А. В. Лебедева (Симферополь), П. П. Лежнева (Москва), В. В. Лукьянова (Ярославль), А. П. Микулича (Новго­род), Е. С. Молло (Лондон), С. М. Морозова (Харовск), проф. Е. А. Пахомова (Баку), И. А Пенежко (Харьков), Б. Л. Петрова (Саратов), С. П. Протопопова (Ленинград), 3. Ц. Проха (Киев), В. Г. фон Рихтера (Лондон), В. Н. Рябцевича (Минск) и П. А. Ческидова (Днепропетровск). Из Вены и из Праги вместе с материалами названных музеев были получены репродукции ефимков, принад­лежащих собирателям Холльшеку и Диттриху.

Остальные описания каталога привлечены из литературы и из архивных материалов. Очень ценную помощь в работе над каталогом оказал г. М. И. ван дер Воорт, приславший из Амстердама комплект недостававших в Эрмитаже аукционных каталогов известной голландской фирмы Ж. Шульмана и доставляв­ший эстампажи встречавшихся ему ефимков. За подобного же рода содействие в работе составитель много обязан Б. В. Заскалькову (Харьков), доктору Я. Б. Кар­повичу (Щецин), К. Н. Петрову (Винница), В. Г. фон Рихтеру (Лондон), К. М. Церспинкису (Вильнюс) и А. П. Шишкину (Днепропетровск).
Неоценимую помощь в работе над каталогом оказала хранитель западно­европейского отделения отдела нумизматики Эрмитажа А. А. Маркова, которая взяла на себя труд проверить правильность всех определений талеров, выверила, уточнила и в нужных случаях дополнила ссылки на литературу и сделала мно­жество новых определений. Она была постоянным консультантом во всех воп­росах описаний, систематизации и библиографии.
Свинцовые копии Лейпцигской коллекции, подобно одной гальванопластиче­ской копии в коллекции Исторического музея, представляют для каталога пол­ноценный материал, поскольку за ними в качестве оригиналов стоят подлинные ефимки. Так же полноценны и любые описания ефимков в литературе во всех тех случаях, когда они сопровождаются иллюстрациями, позволяющими убедиться в подлинности клейм. Это важно отметить, так как в некоторых случаях опи­сывались на ряду с подлинными ефимками и антикварные подделки. 

Не могут вызвать какие-либо подозрения и любые описания, составленные в XVIII в., так как первые антикварные подделки ефимков появились на пороге XIX в. Равным образом сохраняют значение вполне достоверного материала и описания кладов; однако при отсутствии иллюстраций они различаются между собою степенью полноты сообщаемых сведений и точностью определений. 

Некоторая доля сомнения остается лишь за описаниями в новейшей лите­ратуре без иллюстраций, и в частности в аукционных каталогах. Однако срав­нительная малочисленность подделок оправдывает привлечение в настоящий каталог любых описаний, не вызывающих сомнений самим изложением.
Привлечение материала из литературы и из архивных документов потребо­вало некоторых изысканий и сравнений, чтобы избегнуть повторных включений одних и тех же предметов. Так, например, из шести ефимков, воспроизведенных в известной монографии Браузе, пять оказались заимствованными из других изда­ний; встретились некоторые повторения и в аукционных каталогах. Все ефимки коллекции Я. Я. Рейхеля, кроме одного, вошли в эрмитажную коллекцию, а мно­гие ефимки бывшей коллекции Ф. Ф. Шуберта поступили в Эрмитаж в 1917 г. в составе богатого собрания И. И. Толстого. Многие рисунки шубертовского каталога 1843 г. самочинно воспроизведены в торговом каталоге магазина
B. И. Петрова (1899 г.) в качестве изображений предлагаемых к продаже монет — даже с оговоркой в предисловии, что зарисовки исполнены самим издателем исключительно с натуры!

В тех случаях, когда конкретные признаки некогда описанных монет из рас­павшихся старых русских коллекций совпадали с признаками ефимков нынеш­них собраний Эрмитажа и Исторического музея, это отмечалось в соответствую­щих описаниях каталога и спорные экземпляры в него не включались. Так же осторожно подходил составитель и к ефимкам, известным по сохранившимся описаниям кладов. Во всех возможных случаях они приурочивались к тем или иным сохранившимся экземплярам.
Что касается ефимков западноевропейских коллекций, то, разумеется, никак не исключена возможность, что отдельные экземпляры монет, описанных еще в XVIII в., позже могли переменить владельцев и быть вновь описанными. Однако в большинстве случаев подобные сомнения отпадали при включении описаний в каталог, поскольку эти описания ни с какими иными не совпадали. Таким обра­зом, если какие-либо повторения и имеют место в каталоге, то они единичны и с избытком перекрываются за счет отмеченных выше более или менее услов­ных приурочений.
Проведенная работа над литературой и в архивах позволила уточнить про­исхождение и проследить историю многих экземпляров ефимков Эрмитажа и отчасти Исторического музея. Удалось даже убедиться, что некоторые ефимки, описанные в аукционном каталоге фирмы А. Хесс 1932 г. как дублеты русских музеев, (7) не были проданы и вернулись в СССР.
В 1857 г., в связи с поступлением в 1856 г. богатой коллекции Рейхеля, в Эрмитаже был составлен новый каталог русских монет. Из него видно, что в старом эрмитажном собрании было только 28 ефимков. Коллекция Рейхеля более чем удвоила их число и ввела экземпляры, доставшиеся Рейхелю из мно­гих распавшихся в первой половине XIX в. русских коллекций. После поступ­ления в 1899 г. множества ефимков Лаврского клада самым крупным попол­нением явилась превосходная коллекция И. И. Толстого, принесенная в дар Эрмитажу в 1917 г. Она, как указано выше, в свое время поглотила коллекцию Шуберта, который в свою очередь многие годы неутомимо подбирал всё, что можно было приобрести в Петербурге. Возможно, что к Шуберту в своё время перешла и коллекция В. И. Карлгофа, собиравшего в 30-40 годах XIX в. только ефимки. В 1915 г. в Эрмитаж поступили 7 ефимков псковской коллекции Ф. М. Плюшкина.

Начиная с 20-х годов в Эрмитаж постепенно перешли ефимки коллекций Ака­демии наук, Ленинградского университета, Русского Археологического общества,
C. Г. Строганова, Н. Ф. Романченко, А. М. Михайлова и др. Заметно обогатили Эрмитаж несколько передач из Музейного фонда и из Наркомфина и, позже, Министерства финансов СССР.
В 20-х годах коллекция Эрмитажа была обработана Н. П. Бауером. Он составил её каталог и отчасти проделал работу по идентификации экземпляров бывшей рейхелевской коллекции и Лаврского клада, допустив, впрочем, ряд ошибочных приурочений. В 1926 г. он опубликовал краткое сообщение об этой коллекции. (8)
Едва ли нужно доказывать, что как в данном случае, так и в чисто музей­ном отношении вообще понятие „дублет" неприменимо к подобным монетам, ибо любые повторности не только сохраняют для нас первостепенное значе­ние, но в ряде случаев могут представлять особый интерес. В каталоге описы­ваются введенные за последнее время в основную коллекцию Эрмитажа все экземпляры, ранее находившиеся в дублетном фонде.
К сожалению, составителю не удалось провести соответствующую работу в Архиве Исторического музея. Здесь можно лишь сказать, что коллекция по­следнего в дореволюционные годы комплектовалась главным образом за счет передач из Археологической комиссии, отбиравшей монеты из просматриваемых кладов, и из Эрмитажа. После революции она пополнилась экземплярами ряда старых московских государственных и частных коллекций.
Последовательность наиболее полных описаний в разделах I и II (рублеви­ки и полтинники) следующая: номер; принадлежность (музей); сведения о про­исхождении и о прежних владельцах монеты; издание, в котором воспроизведен или описан данный экземпляр рублевика или полтины; для рублевиков — еще и определение перечеканенной монеты со ссылкой на литературу для уточнения типа этой монеты.
Каталог ефимков, т. е. разделы III и IV, содержит следующие сведения: номера, определения талеров с указанием государства, имени правителя, монет­ного двора и собственной даты монет и ссылку на литературу для данного вида талера. Далее отмечается сторона монеты, на которой выбиты русские клейма и другие частные признаки данного ефимка и его вес, принадлежность с указа­нием инвентарного номера и, наконец, называются издания, в которых описан именно этот ефимок. Во всех возможных случаях приводятся сведения о проис­хождении монет из кладов и их принадлежности в прошлом к тем или иным коллекциям. В некоторых наиболее важных группах талеров кратко отмечаются и важнейшие формальные признаки разновидностей монет.
В тексте описаний, не подтвержденных иллюстрациями, всегда стоит слово „описание" или „кр. описание" — в зависимости от полноты сообщаемых све­дений. Во всех случаях, когда ефимок знаком нам и по репродукции в издании, за определением следует слово „репр.".
Значительное количество рублевиков, полтин и ефимков воспроизводится на таблицах под своими номерами; последние в таких случаях в тексте каталога выделены жирным шрифтом. У ефимков воспроизводится только сторона с над- чеканками.
Лицевой стороной считается сторона, наиболее конкретно определяющая государственную принадлежность монеты; поэтому не всегда эта сторона с лицом — портретом верховного правителя (императора, короля), — но всегда та, на которой находится имя выпустившего монету правителя, название города, провинции, духовного владения и т. д. Это особенно важно подчеркнуть в отношении мно­гочисленных монет вольных имперских городов, нидерландских провинций вре­мени испанского владычества и некоторых других.
К сожалению, во время работы над каталогом своевременно не удалось уста­новить контакт с некоторыми музеями как в СССР, так и за границей, в кото­рых можно предполагать наличие интересующих нас монет. Было бы желательным исправить это упущение в дальнейшем. Составитель будет благодарен читателям этой книги, которые смогут сообщить в Отдел нумизматики Эрмитажа сведения о монетах, оставшихся вне настоящего каталога, и прислать репродукции, что со временем сделает возможным издание дополнения или повторное издание. Особенно большой интерес представили бы сообщения о находках кладов с ефим­ками.
________________________________________________________ 
1. И. Г. Спасский. Русская монетная система. Учпедгиз, М. , 1957.
2. И. Г. Спасский. Денежное хозяйство Русского государства в середине XVII века и ре­формы 1654—1663 годов. Археографический ежегодник за 1959 г., М., 1960
3. К числу особенно бесшабашных и невежественных подделок относятся два клейменых ефимка в Эрмитаже. На кампенском талере 40-х или 50-х годов XVII в. две последние цифры даты выс­коблены и выбито овальное клеймо с надписью: .Царь и великий князь Борис Федорович велик Малой Руси* (!), а на имперском талере 1692 г. выскоблена девятка и выбиты клейма: ,1657" (дваж­ды) и овальное с надписью: „Царь велик князь Иван всея Руси".
4. Э. К. Г у т т е н-Ч а п с к и й. Удельные, великокняжеские и царские деньги древней Руси. СПб., 1875, стр. 180, примечание.
5. О подобной же серебряной пластинке (круглой формы и только с двумя штемпелями) см. J. Erbstein. Die Ritter von Schultess-Rechberg'sche Mflnz-u. Medaillen-Sammlung. Dresden, 1868, № 258.
6. Ефимки, ставшие известными составителю после окончания работы над текстом III раздела каталога, описаны в „Дополнении", которое следует непосредственно за названным разделом. Вто­рой (литерный) номер (выделен курсивом) указывает место каждого экземпляра в основном каталоге.
7. A. Hess Nachf. Katalog 210. Russische MQnzen des 14—18 Jahrhunderts, Dubletten russl- scher Museen. Frankfurt — M., 1932.
8. N Bauer. Die Sammlung nberstempelter Taler der Eremitage. Mitteilungen fflr MOnzsammler № 27, Frankfurt a. M„ 1926, стр. 259—260