[QUOTE]Дали пишет: Потрясающие работы! Никогда серьезно к акварели не относился, а здесь прям завораживает. Конечно эти произведения нельзя прятать от людских глаз, да и Ваш отец наверняка был бы рад, что бы его творения радовали как можно больше людей.[/QUOTE] Большое Вам спасибо! Да, папа любил выставляться. Причем, не делал большой разницы, значимая выставка или просто мини-выставка к открытию нового офиса, например - главное, порадовать зрителя. Можно я посчитаю Ваш комментарий за кивок головой вроде "показывай дальше" и выставлю очередную партию работ?
[QUOTE]Sebastian37 пишет: [QUOTE]Stas_123 пишет: Нашел знакомое место.[/QUOTE] Тоже нашёл знакомое место))) Россия. г. Санкт-Петербург. Вид на Храм Спас-на-крови.[/QUOTE] Потрясающе красивое место, как вживую, так и на фото. Ну и акварель тоже обалденная - я полагаю, одна из его лучших
[QUOTE]saiman пишет: Добрый вечер, сделайте если с можете выставку !!! В память вашего отца. Картины все очень красивые !!! Давно такое чудо не видел !!! И примите мое самое искрение соболезнование[/QUOTE] Большое спасибо! Выставка планируется и не одна. Но, как водится - это дело долгое. Обязательно будет)
[B]caracalla[/B], большое спасибо! Вы правы, это был очень оптимистичный и жизнерадостный человек. Каждое место, которое он запечатлел, он по-настоящему в тот момент любил.
[B]Медник[/B], [B]Vadim78[/B], вот так выглядят около 400 работ в одной из комнат. Приблизительно так же выглядит пространство по всей квартире. К этому просто нужно будет привыкнуть, если оставить на память все работы
Лет через 20-30, бумага пожелтеет, краски немного выцветут. Но самое обидное будет то, что работы не выполнят своего предназначения - нести радость людям. Мы тут коллекционеры - собирать у нас в крови) и да, трудно расставаться с работами отца, но правильно - искусство принадлежит народу )
[B]Vadim78[/B], спасибо большое. Я обязательно оставлю значительную часть работ. Отец четко обозначил какие из работ куда девать. Некоторые пойдут в подарок пушкинскому музею - у него много работ на тему Пушкина; другие должны быть проданы - чем больше народа порадуется, тем ведь лучше? И, самые значительные для него, останутся в семье. В любом случае, всё это будет длиться годами, судя по количеству работ..
[B]Медник[/B], продавать работы художника - это хорошо, т.к. художник живет в своих работах. Я просто исполняю его волю, в общем то. Да и много их очень - квартиры как таковой почти не осталось
[QUOTE]Малахов Ю пишет: [QUOTE]Avitus пишет: [QUOTE]Sebastian37 пишет: Очень понравились работы. У него в общей сложности около 5 тыс. работ, из них около 3 тыс акварельных.[/QUOTE] Умелый, работоспособный человек. Наверняка в жизни был счастлив. Земля ему пухом.[/QUOTE] спасибо
[QUOTE]Knight пишет: Суппер! Пейзажи-пейзажами, а по архитектурным местам можно и в угадайку поиграть на узнаваемость мест.
А теперь загадка для меня. Это фото я делал собсвенно-ручно в верхнем течении реки Колорадо плавая на плоту, лет пять назад. Никогда никому не отправлял. Река там активная и с мольбертом не посидишь. Спасибо за напоминание! - почти близнец с 12-ой по счёту (четвертый ряд справа). [/QUOTE] Ух ты) папа много в каких местах бывал с этюдником). Но, знаете, многие работы написаны потом, по эскизам, не вживую. Возможно, разгадка где-то в этом
[QUOTE]Sebastian37 пишет: Очень понравились работы. *** Оставите у себя или можно будет что и приобрести в последующем?[/QUOTE] Спасибо большое. Я и оставлю и на продажу выставлю, конечно. У него в общей сложности около 5 тыс. работ, из них около 3 тыс акварельных. Я пока в самом начале оцифровывания их
Я прошу прощения за столь явное отклонение от основных тем форума.. Представляю вам работы выдающегося акварелиста: моего отца, учителя и просто хорошего и талантливого человека, ушедшего из жизни 2 сентября.
[B]Каракалла Марк Аврелий Север Антонин Бассиан - 174— 8 апр. 217 гг.[/B]
В детстве Юлий Бассиан, прозванный впоследствии Антонином и Каракаллой, отличался мягким характером, был остроумен, приветлив с родителями, приятен друзьям; все эти качества послужили ему на пользу, привлекая к нему общую любовь. Он не обнаруживал тупости в занятиях наукой, не был склонен скрывать свое расположение, не скупился на щедрые подарки, охотно оказывал милость, но все это было при жизни родителей. Если ему когда-либо приходилось видеть осужденных, отдаваемых на растерзание диким зверям, он плакал или отворачивался; это вызывало особенное расположение к нему народа.
Будучи семилетним мальчиком, он услыхал, что товарища его по детским играм жестоко высекли за то, что тот исповедовал иудейскую религию, и он долгое время не мог смотреть ни на своего отца, ни на отца этого мальчика, так как считал их виновниками порки. Подарки, которые он в праздники получал от родителей, он по собственному побуждению раздавал клиентам и своим учителям. Выйдя из детского возраста, он, то ли под влиянием советов отца, то ли по врожденной хитрости, а может быть, потому, что считал нужным походить на Александра Великого, царя Македонского, стал более замкнутым, более важным, даже лицо его стало более угрюмым, так что знавшие его мальчиком не верили, что это тот же человек. Александр Великий и его деяния все время были у него на устах. Он часто восхвалял также Тиберия и Суллу. Он был более высокомерен, чем отец; брата своего Гету он презирал за то, что тот держал себя очень просто (Спартиан: «Антонин Каракал»; 1—2).
В 196 г. отец провозгласил Бассиана Цезарем и тогда дал ему имя Марка Аврелия Антонина, которого он считал величайшим из императоров (Спартиан: «Север»; 10). По свидетельству Геродиана, оба сына Септимия Севера были испорчены роскошью и столичным образом жизни, чрезмерной страстью к зрелищам, приверженностью к конным состязаниям и танцам. Братья ссорились между собой сначала из ребяческого самолюбия, из-за перепелиных боев и петушиных сражений или из-за драк между другими мальчиками. Их увлечения зрелищами или музыкой всегда приводили к ссорам; им никогда не нравилось что-нибудь одно, но все приятное одному, другому было ненавистно. С обеих сторон их подзадоривали льстецы и слуги, угождавшие их детским прихотям и сталкивавшие братьев между собой. Отец, зная об этом, пытался сблизить и образумить сыновей, но все его усилия были тщетны. Чтобы приучить сыновей к власти, он брал их с собой в походы: и в Парфянский, и в Британский. Антонина он рано женил на дочери префекта претория Плавтиана, рассчитывая, что в результате брака тот образумится.
Но не слишком довольный браком и женившийся более по принуждению, чем по своей воле, Антонин враждебно относился к молодой женщине: не делил с ней ни ложа, ни трапезы, чувствовал к ней отвращение и часто грозил убить ее, как только станет единственным обладателем власти. Говорят, что он даже не скрывал своего намерения занять престол любой ценой. В Британии, когда Септимий Север окончательно слег в постель, сраженный тяжелым недугом, Антонин стал усиленно заискивать перед солдатами, а на брата клеветал самым недостойным образом. Тяжело больной, медлящий умереть отец казался ему тягостным и обременительным. Он уговаривал врачей и прислужников как-нибудь повредить старику во время лечения, чтобы скорее от него избавиться. Врачи отказались исполнить этот бесчеловечный приказ. Поэтому, когда Септимий в 211 г. все-таки умер, Антонин первым делом велел всех домочадцев и врачей, которые не послушались его указаний, а потом воспитателей, которые обучали его и его брата, так как они надоели ему, настоятельно упрашивая жить в согласии.
Наедине он богатыми дарами и обещаниями угождал военачальникам для того, чтобы те убедили войско провозгласить его одного императором; против брата же он придумывал всякие козни. Воины, однако, оказывали обоим братьям одинаковое почтение и преданность. Тогда Антонин заключил договор с британцами, даровал им мир и взял залоги верности. Затем он поспешил к брату и матери. Когда все они оказались вместе, то и Юлия Домна, и высокопоставленные лица пытались примирить братьев. Антонин, поскольку все противодействовали ему в его желаниях, больше по необходимости, чем по доброй воле склонился к дружбе и согласию, скорее показному, нежели истинному. Оба брата таким образом начали управлять империей, имея равную власть. Они пожелали уйти из Британии и поспешили в Рим, везя с собой останки отца (Геродиан: 3; 10, 15). Всю дорогу они ссорились и даже не садились за один стол — слишком сильно было подозрение, что другой первым, сам ли, или подговорив слуг, успеет тайком отравить каким-нибудь губительным ядом еду или питье брата. Тем более они торопились: каждый думал, что опасность уменьшится, как только они окажутся в Риме и разделят дворец пополам; в этом обширном и многолюдном жилище, которое превосходило размерами целый город, каждый мог жить сам по себе, как ему вздумается. Действительно, по их приказу были наглухо забиты все проходы между двумя частями дворца, причем каждый выставил свою стражу. По возвращении в столицу они сходились вместе лишь для того, чтобы иногда, показаться на публике. Но после торжественных похорон Септимия Севера они начали враждовать уже в открытую и с ненавистью строили друг другу козни. Каждый делал все, что мог, лишь бы как-нибудь освободиться от брата и получить в свои руки всю власть. Соответственно с этим разделились мнения всех тех, кто снискал себе какое-нибудь положение и почет в государстве. Большинство склонялось к Гете, потому что он производил впечатление порядочного человека: проявлял скромность и мягкость по отношению к лицам, к нему обращавшимся, занимался обычно более серьезными делами. Антонин же во всем выказывал жестокость и раздражительность. И поскольку он во всем проявлял буйный нрав и больше угрожал, чем убеждал, то и друзьями его становились скорее от страха, чем от доброго к нему расположения.
Провраждовав так некоторое время, братья совсем было собрались разделить между собой империю для того, чтобы не злоумышлять друг против друга, оставаясь все время вместе. Решили, что Гете должна отойти восточная часть державы со столицей в Антиохии или Александрии, а Антонину — западная с центром в Риме. Но когда об этом соглашении сообщили Юлии Домне, она своими слезами и уговорами убедила их отказаться от столь пагубной затеи. Этим она, возможно, уберегла римлян от новой гражданской войны, но обрекла на смерть младшего сына. Перепробовав все виды коварств, Антонин потерял терпение и решил действовать открыто — мечом и убийством. 26 февраля 212 г. он внезапно напал на Гету в спальне Юлии Домны и заколол его. Осуществив убийство, он выскочил из спальни матери и с громким криком бросился вон из дворца. Воинам дворцовой стражи он велел без промедления проводить его в преторианский лагерь, где под охраной у него будто бы есть еще надежда спастись: оставаться здесь во дворце — значит, идти на верную гибель. Не зная, что произошло внутри дворца, те поверили и, так как он бежал без оглядки, все выбежали вслед за ним. Оказавшись в лагере, он вбежал в храм, где преклоняются перед войсковыми значками и статуями, и, бросившись на землю, стал давать благодарственные обеты и приносить жертвы за спасение. Когда об этом сообщили воинам, все они, пораженные, сбежались к нему. Антонин выступил перед ними, но не стал прямо рассказывать, что собственно произошло, а кричал только, что избежал опасности и козней заклятого врага, что в тяжкой борьбе еле-еле осилил врагов, что под угрозой были они оба, и в его лице милостивая судьба сохранила хотя бы одного государя. Тут же он пообещал за свое спасение и единовластие выдать каждому воину по 2500 аттических драхм, а также в полтора раза увеличить получаемое ими довольствие. Закончив речь, он велел преторианцам разойтись и сразу получить эти деньги из храмов и казнохранилищ. Таким образом в один день было безжалостно расточено все то, что Север восемнадцать лет копил и сохранял, причиняя несчастья другим. Услыхав о таких суммах и сообразив, что произошло, воины объявили Антонина единственным императором, а Гету провозгласили врагом. Проведя ночь в лагерном храме, набравшись смелости и приручив армию своими раздачами, Антонин отправился в сенат со всем войском, вооруженным более, чем это в обычае при сопровождении государя (Геродиан: 4; 1, 3—5). Воинов он поставил посередине двойным рядом между сиденьями сенаторов и после этого произнес свою речь. Он жаловался на козни брата, речь его была путанной и нескладной; во всем он обвинял брата, а себя оправдывал. Все это сенат слушал без всякого удовольствия (Спартиан: «Антонин Каракала»; 2). Он говорил это, срываясь на крик, полный гнева, бросая сумрачные взгляды на друзей брата; оставив почти всех дрожащими и бледными, он поспешил во дворец.
В скором времени были убиты все близкие и друзья брата, а также и те, кто жил во дворце на его половине; слуг перебили всех; возраст, хоть бы и младенческий, во внимание не принимался. Откровенно глумясь, трупы убитых сносили вместе, складывали на телеги и вывозили за город, где, сложив их в кучу, сжигали, а то и просто бросали как придется. Вообще погибал всякий, кого Гета хоть немного знал. Уничтожали атлетов, возниц, исполнителей всякого рода музыкальных произведений — словом, всех, кто услаждал его зрение и слух. Сенаторов, породовитее или побогаче, убивали по малейшему поводу или вовсе без повода — достаточно было для этого объявить их приверженцами Геты. Были все, кто происходил из императорского рода. Так была убита дочь Марка Аврелия, уже старуха (Геродиан: 4; 5—6). Умертвили Помпеяна, сына дочери Марка и Помпеяна. До этого он был два раза консулом и полководцем во время самых важных войн. Казнили Гельвия Пертинакса, сына императора Пертинакса, которого так чтил Септимий Север (Спартиан: «Антонин Каракала»; 3—4). Умерщвлен был и двоюродный брат самого Антонина, также носивший фамилию Севера, и некоторые другие. Из сенаторов погибли все представители патрицианских родов. Антонин засылал своих людей и в провинции, чтобы истреблять тамошних правителей и наместников как друзей брата. Каждая ночь несла с собой убийства самых разных людей. Весталок он заживо зарыл в землю за то, что они якобы не соблюдают девственность. Рассказывают, что однажды император был на скачках, и случилось так, что народ чуть посмеялся над возницей, к которому он был особенно расположен; приняв это за оскорбление, он велел воинам броситься на зрителя, вывести и всех, кто дурно говорил о его любимце. Поскольку невозможно было отделить виноватых от невиновных, воины беспощадно отводили и убивали первых попавшихся (Геродиан: 4; 6).
После этих событий он весной 213 г. отправился в Галлию. Прибыв туда, он немедленно убил нарбонского проконсула. Приведя в смятение всех начальствовавших в Галлии лиц, он навлек на себя ненависть как тиран. Совершив много несправедливостей, он заболел тяжелой болезнью. По отношению к тем, кто за ним ухаживал, он проявил необыкновенную жестокость. Затем, по пути на Восток, он остановился в Дакии (Спартиан: «Антонин Каракала»; 5, 9, 10). Здесь, чтобы упражнять свое тело, он много занимался ездой на колесницах и избиением разных зверей с близкого расстояния; гораздо меньше внимания уделял он суду, где, впрочем, проявлял способность скоро разобраться в существе дела и метко отвечать на речи других. Всех тамошних германцев он расположил к себе и вступил с ними в дружбу; кое-кого из них брал к себе в отряды и в личную свою охрану. Часто, сняв с себя римский плащ, он менял его на германскую одежду. Он накладывал себе светлые волосы и зачесывал их по-германски. Варвары радовались, глядя на все это, и любили его чрезвычайно. Римские воины тоже не могли нарадоваться на него, особенно благодаря тем прибавкам к жалованию, на которые он не скупился, а еще и потому, что он вел себя совсем как воин: первым брался за работу, если нужно было копать рвы, навести мост через реку или насыпать вал, и вообще первым брался за всякое дело, требующее рук и телесного усилия. У него был простой стол; случалось, что для еды и питья он пользовался деревянной посудой. Хлеб ему подавали своего изготовления: он собственноручно молол зерно — ровно столько, сколько нужно было на него одного, замешивал тесто и, испекши на углях, ел. От всего дорогостоящего он воздерживался; пользовался только самым дешевым, тем, что доступно и беднейшему воину. Он старался создать у воинов впечатление, что ему очень приятно, когда его называют не государем, а боевым товарищем. В походах он чаще всего шел пешком, редко садился в повозку или на коня; свое оружие носил сам. Случалось, он на своих плечах нес значки легиона, огромные, да еще щедро украшенные золотом, так что самые сильные воины едва могли нести их. Благодаря этим и другим подобным поступкам в нем полюбили воина; его выносливость вызывала восхищение, да и как было не восхищаться, видя, что такое маленькое тело приучено к столь тяжелым трудам.
Когда он управился с Лагерями на Дунае и перешел во Фракию, что по соседству с Македонией, он сразу стал отождествлять себя с Александром, всячески освежал память о нем и велел во всех городах поставить его изображения и статуи. Чудачества его доходили до того, что он стал одеваться как македонец: носил на голове белую широкополую шляпу, а на ноги надевал сапожки. Отобрав юношей и отправившись с ними в поход, он стал называть их македонской фалангой, а их начальникам роздал имена полководцев Александра. Из Фракии он переправился в Азию, пробыл некоторое время в Антиохии, а потом прибыл в Александрию. Александрийцы приняли Антонина очень торжественно и с большой радостью. Никто из них не знал о тайной, ненависти, которую тот давно уже питал к их городу. Дело в том, что императору доносили о насмешках, которыми его осыпали горожане. Решив примерно наказать их, Антонин велел самым цветущим юношам собраться за городом якобы для военного смотра, окружил их войсками и предал поголовному истреблению. Смертоубийство было такое, что кровь потоками текла по равнине, а огромная дельта Нила и все побережье близ города было окрашено кровью. Поступив таким образом с городом, он вернулся в Антиохию для того, чтобы начать войну с парфянами. Чтобы лучше скрыть свои замыслы, он посватался к дочери парфянского царя. Получив согласие на брак, он беспрепятственно вступил в Месопотамию как будущий зять, а затем внезапно напал на тех, кто вышел его приветствовать. Перебив множество людей и разграбив все встречные города и селения, римляне с большой добычей возвратились в Сирию. За этот позорный набег Антонин получил от сената прозвание «Парфянский» (Геродиан: 4; 7—11). Зиму Антонин провел в Эдессе, а весной 217 г. прибыла город Карры ради того, чтобы принести жертву богу Луну. В то время как он по дороге отошел для отправления естественных надобностей, его убил центурион Марциалий. Известно, что сам Марциалий был подвигнут на это деяние префектом претория Макрином, который и был провозглашен императором после Антонина ( Спартиан: «Антонин Каракала», 6—7).
Все монархи мира. Древняя Греция. Древний Рим. Византия. Константин Рыжов. Москва, 2001.
[I]Пара слов от меня. В этой статье Юлию Домну упорно величают "мачехой" Каракаллы - возможно я был не прав, заменив это на "мать". И ниже представлен фрагмент, который я вовсе убрал из текста, поскольку не уверен что это вообще не бред. Извините если что.. [/I] "Мачеху свою Юлию Домну, которая была очень красива, он взял себе в жены. Говорят, что она сама, для того чтобы соблазнить его, словно случайно, обнажила перед ним большую часть своего тела. Антонин сказал: «Я пожелал бы, если бы это было дозволено». На это она ответила: «Если угодно, то и дозволено». Когда он услышал это, его необузданная страсть усилилась. Вопреки всем законам он справил свадьбу, прибавив к братоубийству еще и кровосмесительство."
А давайте прочтем иначе: "Во время строительных работ найден целый ряд исторических предметов. Один из них привлек особое внимание археологов. Это оказалась монета, отчеканенная из меди. Исследователи установили, что она была изготовлена династией правителей Элама. Куда смотрят подразделения полиции, отвечающего за охрану культурного наследия, допустившие тяжелую строительную технику в историческое место?"
Claudius II Gothicus, 268-270. Antoninianus, Rome, 268-269. IMP C CLAVDIVS AVG Radiate, draped and cuirassed bust of Claudius II to right. Rev. GENIVS EXERCI Genius standing left, holding patera in his right hand and cornucopiae in his left. RIC 48. RIC temp 231.
[QUOTE]skifnaskale пишет: Придут обязательно за любыми вашими излишками, и в самое неожиданное для вас время.[/QUOTE] не нужно за моими, спасибо) нет у меня излишков, - все нужное и мало)
[B]skifnaskale[/B], это понятно и вопрос не о том. Вопрос на самом деле в том, легальны ли для государства такие монеты - не прошедшие через руки государства, и не придут ли за ними однажды компетентные органы
А вот немного абстрактый вопрос: предположим, некто накопал монет и не заявил - это вроде, не совсем законно и могут отобрать? И, предположим, этот некто накопавший успел продать часть монет через интернет. Потом его берут за жабры и интересуются где все монеты. Вопрос: монеты, купленные у этого человека, они что тоже подлежат изьятию? И насколько незаконно вообще покупать монеты без документов?
[QUOTE]LohhNess пишет: Нарываюсь на грубость, но все же скажу. Наберите в гугле "слетела шляпа" -- будет понятно, о чем я. Нельзя так каверкать русский язык. Это не английский, где то же самое легко прокатит.[/QUOTE]
С моей стороны это не замечание, но полезная информация: см. правила форума п.15 в разделе "запрещено". Извинения прошу.
Вторая и последняя жена императора Септимия Севера, правившего в 193-211 гг.
Родным городом Юлии Домны была сирийская Эмесса (ныне Хомс) на реке Оронт. Ее прозвище Домна латинского происхождения, это деформированный перевод арамейского имени Марта, что означает госпожа. У нее была сестра по имени Юлия Меза. Их отец, Юлий Бассиан, был потомственным жрецом местного бога Элагабала, что в восточных языках означало «Хозяин горы».
Юлий Бассиан, как указывает его имя, имел римское гражданство, а его высокая и очень прибыльная жреческая должность говорит о том, что он принадлежал к местной аристократии. Таким образом, Юлия Домна происходила из сирийской, но уже эллинизированной семьи, гордившейся римским гражданством, но сохранившей верность своим старым богам и местным культам. Это была ситуация, типичная для высших аристократических кругов местного населения практически всех провинций Римской империи, где встречались и причудливо переплетались разные народы, языки и религии. Римская империя была настоящим плавильным котлом, сплавлявшим воедино различные этнические и культурные элементы.
Но и будущий муж Юлии Домны, Септимий Север, являл собой пример интеграции различных наций огромного государства. Семья его отца принадлежала к местной аристократии ливийского города Лептус Магна (руины этого города до сих пор производят огромное впечатление) и явно имела пунические – то есть семитские корни. Семья матери была из Италии. Септимий Север, пройдя обучение в области права, благодаря богатству и семейным связям (двое его близких родственников уже были сенаторами) быстро продвигался вверх по служебной лестнице. Отметим лишь основные этапы его карьеры: квестор, наместник провинции Африки, претор, верховный судья в одном из регионов Испании. Начиная с 182 г. он командовал Четвертым «скифским» легионом, размещенным в Сирии. Здесь он несомненно и познакомился с совсем юной в то время Юлией Домной. Видимо, чем-то она ему запомнилась, поскольку через несколько лет, в совсем другой стране, он выбрал себе в жены именно ее. Но тогда, когда они встретились впервые, Септимий Север был уже женат. Вероятно, Паккия Марциана (так звали его первую жену) подарила ему двух дочерей, но нам о них ничего не известно, а сама Марциана вскоре умерла. Муж, однако, не забыл ее, о чем свидетельствует надпись в ее честь, выполненная по заказу четырех городов одной из африканских провинций.
В 185 г. Септимий Север, после в Афинах, где он проходил обучение, стал наместником Лугдунской Галлии со столицей в Лугдуне (нынешний Лион). И уже здесь, недавно овдовев, он через своих друзей занялся организацией своего следующего брака. В 187 г. он женился на Юлии Домне. Юлия Домна, которой в то время было около 15 лет, выходила замуж за сорокалетнего вдовца, красивого и представительного, седеющего или уже поседевшего, с длинной бородой, громким и звучным голосом. Север хорошо знал греческую и римскую литературу, но самым главным для него, как для настоящего римлянина, был его долг перед отечеством. Она же была девушкой очень умной, с разнообразными интересами.
В 186 или 187 г. в Лугдуне появился на свет их первенец, которого назвали Луций Септимий Бассиан, дав ему прозвище деда со стороны матери. Однако в историю он вошел как Каракалла – так назывался любимый им галльский плащ с капюшоном. Второй сын родился в 189 г., и ему дали прозвище Гета – такое же, какое носил его дядя по отцу.
Тем временем Септимий Север продолжал делать карьеру. В 189 г. он стал наместником Сицилии, в следующем – консулом, в 191 г. – наместником Верхней Паннонии, занимавшей часть современных Австрии, Хорватии и Венгрии. Именно здесь в апреле 193 г., получив известие об убийстве в Риме Пертинакса и о выкупе власти от преторианцев Дидием Юлианом, легионеры в военном лагере в Карнунте провозгласили императором своего полководца Септимия Севера. 1 июня сенат признал его законным правителем, а 9 июня состоялся триумфальный въезд нового императора в столицу. Разумеется, Юлия Домна незамедлительно получила титул августы.
Пожалуй, ни одна римская императрица не получала такого количества почетных званий, и наверняка ни одной из них не посвящалось столько статуй и алтарей с такими прекрасными надписями во всех уголках империи. Это свидетельствует прежде всего о том, с каким уважением относился к ней сам супруг и как он велел уважать ее другим. Уже в 195 г. она получила титул mater castrorum («мать лагерей») – такой же, каким за четверть века до этого Марк Аврелий наградил свою жену Фаустину Младшую. Эта преемственность титулатуры имеет свое глубокое обоснование. Дело в том, что именно в это время Септимий Север оформил свое официальное усыновление родом Марка Аврелия, то есть стал сыном божественного Марка Аврелия. Северу важно было подчеркнуть, что его правление является законным продолжением правления доброго и мудрого Марка Аврелия, а жена его – вторая Фаустина Младшая.
Когда Север сделал своего старшего сына Каракаллу цезарем, тут же у Юлии Домны появился следующий титул – mater Caesaris, позднее же, когда Каракалла стал августом, а младший – Гета – цезарем, – mater Augusti et Caesaris. С 209 г., когда оба брата стали августами, появляется титул mater Augustorum. И наконец, с 211 г. Юлию Домну почитают как mater castrorum et senatus et patriae – то есть «мать лагерей, сената и отчизны».
Юлия Домна сопровождала мужа почти во всех его походах и путешествиях. В 195 г. она вместе с Севером отправилась на Восток. Через два года она принимала участие, по крайней мере, в первой фазе его похода против парфян. Затем императорская пара побывала в Сирии, а затем по следам Цезаря и Клеопатры, а также Адриана и Сабины посетила достопримечательности Египта, проехав от Александрии до Фив, и возвратилась в Рим через Сирию и Малую Азию. Это был 202 г.
В том же году их первенец Каракалла женился на Плавтилле, дочери префекта преторианцев Плавция (Plautian)- самого влиятельного человека после императора. Если верить слухам, он был смертельным врагом Юлии Домны, очернял ее перед супругом, вел себя по отношению к ней высокомерно. Трудно, однако, представить, что императрица пассивно наблюдала за предпринимавшимися против нее действиями. Возможно, именно она подстрекала сына к выступлению против тестя. А Каракалла был человеком импульсивным, подозрительным и просто необузданным. В этой тихой, но беспощадной войне обе стороны не пренебрегали никакими приемами и клеветой. Плавций представлял собой легкую мишень, поскольку, будучи полностью уверен в прочности своего положения, злоупотреблял своей властью, а возможно и совершал преступления. Он считал себя почти равным императору, о чем свидетельствуют некоторые сохранившиеся до наших дней надписи – а когда-то их должно было быть великое множество, но после его упадка большая их часть была уничтожена либо из них было вымарано его имя.
В 203 г. для увековечения побед Севера и его сыновей сенат постановил воздвигнуть на Римском Форуме триумфальную арку, которая и ныне не утратила своего великолепия. В том же году императорская чета вместе с обоими сыновьями, невесткой и Плавцием отправилась ненадолго в Ливию. В следующем 204 г. на так называемом Форуме Боариум в Риме была воздвигнута небольшая, но красивая арка в честь всей императорской семьи – построили ее на деньги банкиров и торговцев этого района. На одном из барельефов арки представлены Септимий Север с Юлией Домной, совершающие жертвоприношение, а на другом Каракалла – один, потому что вторая фигура, изображавшая Плавтиллу, вскоре была уничтожена. Возведение этой арки несомненно было частью великолепных торжеств, проходивших в этом году, – так называемого праздника столетия Ludi saeculares. По традиции его праздновали раз в 110 лет, поскольку считалось, что это максимальный возраст, которого может достичь человеческая жизнь, иначе говоря, никто из смертных не может участвовать в этом празднике дважды. Самые пышные празднества состоялись во времена правления императора Августа, за 220 лет до этого. В тех, которые проходили в 204 г., немалую и очень почетную роль играла императрица Юлия Домна, стоявшая во главе приближенных к ней благородных матрон.
Тем временем Каракалла, наверняка не без ведома и молчаливого согласия матери, пытался избавиться от своего тестя Плавция. Плавций был приглашен на аудиенцию к императору. Войти он был вынужден один. И тогда в присутствии отца Каракалла обвинил его в подготовке государственного переворота. Префекту не дали даже слова сказать в свою защиту. Каракалла тут же сорвал с него плащ и, указывая на надетый под ним панцирь, закричал, что вот оно – доказательство преступных помыслов Плавция. Императорская стража убила его на месте. После чего Каракалла своей рукой вырвал из бороды префекта клок волос и с триумфом ворвался в комнату, где находились Юлия Домна и дочь убитого Плавцилла. Потрясая выдранными волосами, Каракалла вскричал: «Вот он, ваш Плавций!» Что, как добавляет Кассий Дион, вызвало радость одной и ужас другой женщины. Ближайших родственников Плавция – его сына и дочь Плавциллу – сослали, по одним источникам – на Сицилию, по другим – на один из Липарских островов.
Смерть всесильного префекта имела неожиданное и роковое для императорской семьи последствие: незамедлительно обнаружились скрывавшиеся до того недоброжелательность, враждебность и даже ненависть между братьями Каракаллой и Гетой. Мать, похоже, больше любила младшего сына. Несмотря на всю эту внутреннюю напряженность, в 208 г. вся семья отправилась в Британию, которой все еще угрожали набеги племен из горных областей нынешней Шотландии. Они пробыли там три года – до 211, то есть до смерти Септимия Севера, все сильнее страдавшего от приступов подагры. Юлия Домна была второй после Сабины римской императрицей, посетившей этот остров, и первой, которая пробыла на нем так долго. Императрицу удивила свобода нравов, царившая среди британских женщин, и она сделала замечание по этому поводу одной из заложниц, на что та ей ответила: «Мы куда честнее вас, римлянок. Мы просто открыто делаем то, что естественно, выбирая себе лучших, а вы позволяете худшим тайком соблазнять вас!»
Император умер 4 февраля 211 г. в своей резиденции в городе Эбуракум (сегодняшнем Йорке). Ему было 65 лет, 18 из них он правил империей, а с Юлией Домной прожил в браке больше четверти века. Ей в момент смерти мужа наверняка было уже более сорока лет. Она присутствовала при смерти мужа вместе с младшим сыном Гетой. Старший, Каракалла, в это время командовал войском. В последних своих словах умирающий просил сыновей жить в согласии и хорошо платить солдатам, а всем остальным и всеми остальными они могут пренебречь. Каракалла и Гета оказались верны всем заветам отца, за исключением первого. Их взаимная ненависть перешла в открытую фазу и угрожала интересам государства: двоевластие долго длиться не могло. Поэтому возник проект территориального разделения империи. Восточные провинции и Африку взял бы в управление Гета, а все западные провинции вместе с Римом – Каракалла. Однако Юлия Домна очень эмоционально воспротивилась такому решению, со слезами вопрошая, каким же образом они собираются делить мать?
Но все ее старания, все мольбы, все уговоры примириться оказались тщетными. Каракалла готовил окончательную развязку. В конце 211 г. или в начале 212 г. он упросил мать выступить посредницей при разговоре его с Гетой. Оба они пришли в ее покои без оружия. Но как только появился Гета, на него с мечами бросились несколько центурионов. Сын искал спасения у матери, и в ее объятиях и был убит. Кровь из его ран залила ей все платье. И сама Юлия Домна была ранена в руку.
Каракалла заявил, что это он должен был быть жертвой заговора, втайне подготовленного его братом. Тут же началась резня всех, кого только можно было заподозрить в симпатиях к Гете. Среди жертв оказалась и последняя из оставшихся в живых дочерей Марка Аврелия, Корнифиция, которая осмелилась посетить Юлию Домну и выразить соболезнования по поводу смерти сына, нарушив суровый запрет каким-либо образом демонстрировать траур, который в том числе касался и матери.
Ничего удивительного, что после этой страшной трагедии Юлия Домна пыталась отойти от политической жизни и снова углубиться в литературу и философию. Но ей это не совсем удалось. Весной 214 г. Каракалла двинулся на восток. Он намеревался, отправившись по следам Александра Македонского, добиться великих побед. Матери пришлось сопровождать его в этом походе. В Малую Азию они отправились через балканские провинции. Зиму провели в Никомедии. Юлия Домна пыталась противостоять кровавым стремлениям сына, его безрассудствам и расточительности. Но разумные советы не приносили никаких результатов. Однако она была окружена почетом и получала всяческие почести. Именно ей доверил Каракалла в этом походе контроль за греческой и латинской перепиской, за исключением вопросов особой важности, и в письмах к сенату всегда упоминал о ней с величайшим уважением. Юлия Домна участвовала во всех торжествах наравне с императором. Затем они отправились в Сирию. Возможно, что мать сопровождала сына и в его путешествии по Египту.
Когда в 217 г. Каракалла двинулся в поход против парфян, Юлия Домна осталась в Антиохии. Здесь в апреле она и получила известие о том, что ее сын был убит, а императором провозглашен Макриний, префект преторианцев.
Реакция Юлии Домны была импульсивной. Она попыталась покончить жизнь самоубийством, но лишь нанесла себе тяжелую рану в грудь. Как утверждает Кассий Дион, она сделала это не от горя, причиненного смертью сына, которого она ненавидела, но от отчаяния, что лишится всех почестей и привилегий, став частным лицом. Успокоило ее лишь письмо Макриния, который заверял ее в том, что она сможет и дальше пользоваться всеми правами, соответствующими ее положению, в том числе и личной охраной. Отблагодарила она его тем, что начала подбивать воинов выступить против нового императора. Но поскольку все ее попытки оказались бесплодны, она решила совершить самоубийство, уморив себя голодом.
В сущности, однако, ее смерть и так была неизбежна: она страдала от рака груди, который стал бурно прогрессировать после того, как она сама себя ранила. Прах ее впоследствии был помещен в мавзолее Адриана. В том же году сенат причислил Юлию Домну к сонму богов.
[QUOTE]вершигора пишет: Тетрадрахма - кистофор из Малой Азии . Вызывает подозрение вес , меньший на 2 грамма . http://wildwinds.com/coins/sear5/s3016.html [/QUOTE] Да, тоже уже определил. И на реверсе COS вертикально, чего на других не нашел. Как минимум не на кристофорах Нервы. Наверное фуфло. Спасибо!
[QUOTE]вершигора пишет: Похоже на Юлию Домну . [/QUOTE] Ну вот, взяли и сразу отгадали)) Впрочем, я так и думал, что или Вы или ЭД1) К сожалению авторитет Вам уже добавить не могу, так как голосовал раньше. Но мой Вам респект)
Выходные, пора развлечься) Предлагаю угадать августу по лицу. Один человек - одна попытка. Угадавшему от души +3 в авторитет, если ещё не ставил. И просто плюс тоже) Если случайно никто не угадает или никто не ответит - правильный ответ в понедельник. И так: